Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Поначалу, услышав грохот телеги или конский топот, я, хромая, отходил в сторону и прятался у дороги. Мне не приходилось говорить с людьми с того вечера, как убили мою семью. Я был куда ближе к дикому зверю, чем к двенадцатилетнему мальчишке. Но в конце концов дорога сделалась слишком широкой и наезженной, и я проводил больше времени прячась, чем идя вперед. И я наконец-то решился не обращать внимания на проезжих, и с облегчением увидел, что на меня почти никто не смотрит.

Однажды утром я провел в пути меньше часа, когда услышал, что сзади меня догоняет телега. Дорога была достаточно широкой, чтобы по ней могли рядом ехать две телеги, но я все равно отошел на траву на обочине.

– Эй, малый! – окликнул меня грубый мужской голос. Я не обернулся. – Слышь, малый!

Я, не оглядываясь, отошел подальше в траву. И встал, глядя в землю под ногами.

Телега медленно дотащилась до меня. И голос взревел вдвое громче прежнего:

– Малый! Малый!!!

Я поднял голову и увидел старика с обветренным лицом, который щурился против солнца. Ему могло быть лет сорок, а могло быть и семьдесят. Рядом с ним на телеге сидел широкоплечий молодой человек с простецким лицом. Видимо, отец с сыном.

– Малый, ты чё, оглох, что ли?

Я покачал головой.

– Так ты немой?

Я снова покачал головой:

– Нет.

Разговаривать с людьми было странно. И голос звучал незнакомо, хрипло, будто заржавел от долгого молчания.

Он сощурился, глядя на меня:

– В город небось?

Я кивнул. Мне не хотелось снова говорить.

– Ну так полезай! – он кивнул на задок телеги. – Сэм, чай, не надорвется, если довезет такого заморыша.

Он похлопал по крупу своего мула.

Было проще согласиться, чем убежать прочь. К тому же стертые ноги щипало от пота. Я подошел к телеге сзади и забрался в нее, затащив с собой свою лютню. Телега была на три четверти завалена большими мешками. Несколько круглых шишковатых тыкв вывалилось из открытого мешка и теперь беспорядочно катались по полу.

Старик тряхнул вожжами:

– Н-но!

Мул нехотя тронулся дальше. Я подобрал раскатившиеся тыквы и запихал их обратно в мешок. Старый крестьянин улыбнулся мне через плечо.

– Спасибо, малый! Меня звать Сет, а это Джейк. Ты бы присел лучше, а то тряханет – и вывалишься.

Я сел на один из мешков, отчего-то напрягшись, не зная, чего ждать.

Старик отдал вожжи сыну и достал из лежащего между ними мешка большой коричневый каравай. Небрежно отломал здоровую краюху, ляпнул сверху масла и протянул мне.

От этой ненавязчивой доброты у меня защемило в груди. Я уже полгода не ел хлеба. Хлеб был мягкий и теплый, масло вкусное. Кусочек я приберег на потом, спрятав его в свой мешок.

С четверть часа миновало в молчании, а потом старик полуобернулся ко мне.

– А ты что, малый, играть, что ль, умеешь? – он указал на футляр с лютней.

Я покрепче прижал ее к себе:

– Она сломанная!

– А-а! – разочарованно протянул он. Я думал, он велит мне слезать, но он вместо этого улыбнулся и кивнул на мужчину рядом с ним. – Ну ладно, тогда уж мы тебя сами позабавим!

И затянул «Лудильщик да дубильщик», застольную, что старше самого Господа Бога. Секунду спустя его сын подхватил песню, и их грубые голоса слились в простой гармонии, от которой внутри у меня что-то заныло – я вспомнил иные повозки, другие песни, полузабытый дом.

Было близко к полудню, когда телега свернула на новую дорогу, шире реки, вымощенную булыжниками. Поначалу на дороге была небольшая горстка путников да пара телег, но мне, после того как я столько времени провел в одиночестве, это казалось огромной толпой.

Мы въезжали все дальше в город, и приземистые домики уступили место более высоким лавкам и трактирам. Деревья и сады сменились переулками и лоточниками. Широкая река улицы оказалась запружена сотней повозок и пешеходов, десятками телег и фургонов. Временами попадались и всадники.

Слышался цокот копыт и крики людей, пахло пивом, потом, отбросами и смолой. Интересно знать, что это за город и бывал ли я тут прежде? Прежде чем…

Я скрипнул зубами и заставил себя думать о другом.

– Почти приехали! – крикнул Сет, перекрывая гам. В конце концов улица вывела нас на рыночную площадь. Фургоны рокотали по мостовой отдаленными раскатами грома. Где-то в отдалении пронзительно плакал младенец. Некоторое время мы ехали куда глаза глядят, пока Сет не нашел свободный закоулок напротив книжной лавки.

Сет остановил телегу, и я спрыгнул на мостовую, пока они разминали затекшие руки и ноги. Потом, как бы по молчаливому уговору, я принялся помогать им разгружать бугристые мешки и оттаскивать их в сторону.

Полчаса спустя мы отдыхали среди груды мешков. Сет посмотрел на меня, прикрыв глаза ладонью:

– А тебе зачем в город-то надо было, а, малый?

– Мне нужны струны для лютни, – ответил я. И только тут сообразил, что не знаю, где отцовская лютня! Я принялся лихорадочно озираться. Ее не было ни в телеге, где я ее оставил, ни у стены, ни на грудах тыкв… Сердце у меня упало, но тут, наконец, я заметил ее под мешковиной. Я подошел и стиснул ее дрожащими руками.

Старик улыбнулся мне и протянул пару шишковатых тыкв, из тех, что мы разгружали:

– Разве твоя мать не будет рада, если ты принесешь ей пару лучших оранжевых масляных тыкв по эту сторону от Эльда?

– Н-нет, я не… – выдавил я, отмахиваясь от воспоминания о сбитых пальцах, роющих землю, и вони паленого волоса. – Я… ну, то есть вы и так уже…

Я осекся, крепче прижал к себе лютню и отступил на пару шагов.

Старик пристально посмотрел на меня, словно впервые меня увидел. Я внезапно представил, как я должен выглядеть: оборванный, истощенный… Я обнял лютню и попятился еще дальше. Крестьянин уронил руки и перестал улыбаться.

– Эх, парень-парень! – тихо сказал он.

Старик положил тыкву на место, обернулся ко мне и заговорил мягко и серьезно.

– Мы тут с Джейком торговать будем до заката примерно. Если к тому времени найдешь, что искал, так милости просим к нам на хутор. Нам с хозяйкой лишние руки временами ой как нужны! Так что ты нам пригодишься. Скажи, Джейк?

Джейк тоже смотрел на меня, и на его честной физиономии отражалась жалость.

– А то как же, пап! Она так и говорила, когда мы уезжали.

Старый крестьянин по-прежнему смотрел на меня серьезно и пристально.

– Это вот Приморская площадь, – сказал он, ткнув пальцем себе под ноги. – Мы тут пробудем до темноты, может, и подольше задержимся. Так что приходи, коли тебя подвезти надо. – Взгляд у него сделался озабоченным. – Эй, слышь? Ты можешь поехать с нами!

Я отступал все дальше и дальше, шаг за шагом, сам не зная, почему я так делаю. Я только знал, что, если поехать с ними, придется объяснять, придется вспоминать. Все что угодно – только не отворять ту дверь…