Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

– И ведро слишком полное не набирай! А то еще надорвешься или разольешь. Тут и без того сыро.

Он поставил ногу на пол и наклонился, чтобы взять на руки одного из малышей, который беспокойно завозился на одеяле.

Наполняя бочку, я поглядывал на этого человека. Волосы у него были седые, но, несмотря на это и на то, как он медленно, осторожно двигался, не так уж он был и стар. Лет сорока, а то и моложе. Он носил длинную рясу, такую штопаную и латаную, что я никак не мог угадать ни какого цвета она была изначально, ни какую форму имела. Но, хотя он выглядел таким же оборванным, как и я, он был куда чище. Это не значит, что он был чистым, – всего лишь чище меня. Это было нетрудно.

Звали его Трапис. Залатанная ряса была его единственной одеждой. Почти все время своей жизни он проводил в этом сыром подвале, ухаживая за безнадежными, до которых больше никому дела не было. Большинство из них были мальчики. Некоторых, например, Тани, приходилось привязывать, чтобы они не поранились или не упали с кровати. Других, таких, как Джаспин, который два года назад тронулся умом на почве воспаления, приходилось привязывать, чтобы они не покалечили других.

Параличные, увечные, расслабленные, мучимые судорогами – Трапис ходил за всеми с одинаковым бесконечным терпением. Я ни разу не слышал, чтобы он на что-то жаловался, даже на свои босые ноги, которые всегда были опухшие и наверняка причиняли ему постоянную боль.

Он помогал нам, детям, чем мог – подкармливал, когда было чем. Чтобы отработать эту скромную еду, мы носили ему воду, мыли полы, бегали с поручениями, качали малышей, чтобы те не плакали. Мы делали все, о чем он просил, и даже когда еды не было, мы работали за глоток воды, за усталую улыбку, за то, что на свете есть кто-то, кто видит в нас людей, а не оборванных зверенышей.

Временами казалось, будто Трапис в одиночку пытается спасти всех отпетых в нашем уголке Тарбеана. За это мы и любили его, молчаливо и яростно, как любят только животные. Если бы хоть кто-то поднял на Траписа руку, сотня мальчишек с воплями разорвала бы обидчика в клочья прямо посреди улицы.

В первые несколько месяцев я довольно часто оставался у него в подвале, потом, со временем, все реже и реже. Трапис и Тани были приятной компанией. Ни тот, ни другой не нуждались в длинных разговорах, и меня это вполне устраивало. Однако другие уличные мальчишки меня несказанно нервировали, и потому я бывал там нечасто – только когда отчаянно нуждался в помощи или когда мне было чем поделиться.

Несмотря на то что я редко там бывал, мне все же приятно было знать, что в городе есть хоть одно место, где меня не станут пинать, шугать или плевать в меня. Когда я в одиночестве прятался на крышах, хорошо было знать, что на свете есть Трапис и его подвал. Это было почти как дом, куда можно вернуться. Почти как дом.

За эти первые месяцы в Тарбеане я многому научился. Я узнал, в каких трактирах и ресторанах выкидывают самые вкусные объедки и насколько тухлой должна быть еда, чтобы тебя от нее стошнило.

Я узнал, что обнесенный стеной комплекс зданий близ пристаней – это храм Тейлу. Тейлинцы иногда раздавали нам хлеб, заставляя произносить вслух молитвы, прежде чем позволить забрать каравай. Я был не против. Это легче, чем просить милостыню. Иногда священники в серых рясах зазывали меня в церковь, чтобы помолиться там, но я успел наслушаться всякого и тотчас убегал прочь, независимо от того, успел ли я получить свой каравай.

Я научился прятаться. У меня было тайное укрытие на старой кожевенной мастерской, где три крыши сходились вместе: там можно было спрятаться от ветра и дождя. Бенову книгу я припрятал подальше под стропилами, завернув в мешковину. В руки я ее брал очень редко, словно некую святыню. Это был последний осязаемый кусок моего прошлого, и я делал все, чтобы с ней ничего не случилось.

Я узнал, что Тарбеан огромен. Пока сам не увидишь – не поймешь. Все равно, как море. Я могу рассказать вам о волнах и о воде, но все равно вы не получите ни малейшего представления о его размерах, пока сами не окажетесь на берегу. Вы не поймете моря по-настоящему, пока не очутитесь посреди него, так, чтобы со всех сторон было только море, бескрайнее море. Только тогда осознаете вы, как вы малы, как беспомощны.

Огромен Тарбеан был отчасти из-за того, что делился на тысячу мелких частей, и у каждой – свой особый нрав. Там был Подол, Скотопригонный двор, Прачечные, Средний город, Свечники, Кожевенная слобода, Портовая сторона, Смольный ряд, Портняжный проезд… В Тарбеане можно было прожить всю жизнь, и так и не изучить его весь.

Однако с практической точки зрения Тарбеан делился на две части: Приморье и Нагорье. В Приморье жили бедняки. Бедность превращала их в попрошаек, воров и шлюх. В Нагорье люди были богаты. Поэтому они были стряпчими, политиками и придворными.

Я провел в Тарбеане два месяца, когда мне впервые пришло в голову пойти просить милостыню в Нагорье. Городом полностью овладела зима, и из-за игрищ средьзимья улицы сделались опаснее обычного.

Меня это поражало. Каждую зиму, сколько я себя помнил, наша труппа устраивала Зимние игрища в каком-нибудь городке. Нацепив маски демонов, мы терроризировали местных все семь дней высокого скорбения ко всеобщему удовольствию. Отец так убедительно изображал Энканиса, что можно было подумать – что мы вызвали самого Энканиса. Главное, что отец умел быть жутким и одновременно осмотрительным. За все время, что игрища устраивала наша труппа, никто ни разу не пострадал.

В Тарбеане все было иначе. Нет, в принципе все было то же самое. Люди в причудливо раскрашенных масках демонов точно так же бродили по городу, устраивая мелкие проказы. Был там и Энканис в традиционной черной маске, который куролесил куда серьезнее. Наверняка и Тейлу в своей серебряной маске бродил где-то в приличных кварталах, играя свою роль, хотя сам я его ни разу не видел. Я же говорю, в принципе все было то же самое.

Но вели себя они иначе. Для начала, Тарбеан был слишком велик, чтобы все демоны принадлежали к одной труппе. Да тут и сотни трупп было бы мало! Так что вместо того чтобы платить профессионалам, что было бы разумней и безопасней, тарбеанские церкви пошли по более выгодному пути: они продавали демонские маски.

А потому в первый же день высокого скорбения на улицы вырвались десять тысяч демонов. Десять тысяч демонов-любителей, имеющих полное право творить любые бесчинства, какие захотят.

Может показаться, будто это идеальные условия для начинающего вора. Вот уж где можно развернуться! На самом деле – ничего подобного. В Приморье демоны кишели гуще всего. И в то время как большинство из них вели себя достойно, разбегались при звуке имени Тейлу и держали свои шалости в разумных пределах, многие поступали иначе. В первые несколько дней высокого скорбения на улицах было небезопасно, и большую часть времени я провел в укрытии, от греха подальше.