Дарина Стрельченко - Земли семи имён

В другое время Хедвика с радостью пробродила бы здесь не один час, но теперь у неё слишком кружилась голова и плыло перед глазами, чтобы наслаждаться цветными искрами. Не торопясь, стараясь обходить ухабы, она шла узкой тропкой между домов.

Нешумная улочка. Как она сюда попала? Что произошло ночью?

К счастью, в зеленовато-синем сумраке головная боль медленно выпускала её из своих тисков. Впереди цветной коридор переулка упирался в полукруглый каменный выступ над обрывом. Его огораживала ветхая балюстрада: вычурные мраморные шары, венчавшие парапет, осыпались крупной крошкой, по перилам, вплетаясь в узоры мрамора, бежали рыжие трещины. Хедвика положила ладонь на тёплый мрамор и, преодолевая дурноту, прислушалась к камню.

Ни грана каменной магии, обычный известняк.

Обрыв, куда занесло Хедвику, был одним из горных выступов Грозогорья, – опираясь на балюстраду, она стояла на самом краю города. Позади неё, ниже и выше, шумели улицы, блестели крыши, клубилась от самой земли рассыпанная повсюду магия. Гнали своих лошадей возницы, шумели люди… А впереди звенело бесконечное Северолесье.

Далеко над горизонтом широкими пластами падал дождь – неужели и над виноградниками до сих пор льёт? Что-то сейчас дома?..

В другой стороне тёмные тучи клубились над опушкой Ражего леса. Над крутой излучиной реки толпились молочные облака, а у самого Каменного храма, где цвели густые медовые луга, река расходилась рукавами: светлыми, зелёными, извилистыми, что корни, и чёрным – прямым, ледяным. Там, говорят, чёрные русалки водятся, глядятся в чёрные зеркала…

По правую руку полыхали алыми огнями пещеры Горячих гор – осенняя пора, драконьи пляски. Никто в Йоне не верил ни в русалок, ни в драконов, а вот же как на ладони все Семь земель по эту сторону хребта: и Горячие горы, и Ражий лес, и Зелёная река, и Чёрная запруда, и Каменный храм…

Вольный и свежий воздух нёс в Грозогорье тепло полей и летней земли, запахи трав и ягод. Вдыхая их, Хедвика не заметила, как прояснился взор, как дремотный дурной туман испарился, и снова стало спокойно и легко в груди. Словно долгие годы стояла она тут, глядела на свои земли и защищала их словом, делом и колдовством.

Но, как бы спокойно ни было на сердце, а мечтать на обрыве посреди Семи земель без монеты в кармане, без каменной крохи за душой – дело не самое беззаботное. Окинув взглядом Северолесье, словно пытаясь сохранить в памяти эту волю – широкую, тревожную, ветреную, – Хедвика отошла наконец от обрыва и витражным переулком двинулась назад.

– И куда же податься неблагородной леди? – спросила она у себя самой.

Домой? К шершавым лозам, к злым слезам – после того, как ветер магии развевал волосы, а в руках целое богатство побывало? Нет! Раз уж она здесь, в Грозогорье, – да будет так. Путь до мечты не близкий, но если уж мечтать – нечего на мелочи размениваться.

Она оправила платье, провела рукой по волосам и зашагала вдоль улицы, вглядываясь в вывески и витрины. Где-то ей должен попасться честный каменный мастер!

Удача не улыбнулась Хедвике ни в первой каменной лавке, ни во второй, ни в десятой: одни мастерские были наглухо закрыты, другие заколдованы, хозяева третьих не нуждались в подмастерьях… А может, завидев на пороге расцарапанную девушку в измятом платье, было куда спокойнее просто закрыть перед нею дверь.

В поисках мастерской Хедвика поднималась выше и выше: миновала казармы дворцового легиона, с удовольствием прошлась по пёстрому рынку – в честь приближавшейся ярмарки каждый прилавок был увит лентами, а земля засыпана свежей соломой. В рыбном ряду она зажмурилась: до того жарко сияла на осеннем солнце мокрая чешуя. На пекарской улочке закружили голову сладкие запахи масла, марципанов, миндаля и ванили. Зато в ткацком ряду Хедвика задержалась надолго, рассматривая отрезы льна, лоскуты шёлка, лотки коробейников и удивительно тонкой работы аграфы и пряжки. Она хотела было отыскать такой же аграф, что был у лютника в таверне, но посеребрённого барбариса нигде не приметила. Видимо, менестрель заказывал украшения у других мастеров – тех, что не выставляют свои изделия на пыльной рыночной лавке, прикрытой выцветшим бархатом.

Пройдя ароматный ряд зеленщиков, где пахло преющей на жаре кинзой и кисловатым тимьяном, Хедвика добралась до выхода с рынка. Дальше песчаная тропа обращалась в мощёную дорогу и круто поднималась к домам мастерового люда – туда, где над рынком разлапистым сыпучим уступом нависала ремесленная слобода: пыхтела печами кузнецов, громыхала ткацкими станками и звенела резцами ювелиров, мастеривших серебряные украшения, оправы для зеркал, подставки для книг, рукоятки ножей и кинжалов и другие прекрасные и опасные вещицы.

От того, что по ремесленной слободе без роздыху разъезжали повозки и подводы и спешили во все концы верховые и пешие, с обрыва, который рассекали кривые мощёные улочки, то и дело осыпались песок и земля. От этого на рынке с рассвета до самой ночи стояло редкое золотое марево. Песок вился, оседая на соломе, хрустел под подошвами и подковами, покрывал дощатые прилавки охряной пшеничной пылью. Хедвика заглянула было в ремесленную слободу, за кованые высокие ворота, исписанные мелом, но, оглушённая звоном, скрежетом и гулом, поскорее отошла обратно. Наверняка и здесь можно сыскать лавки каменных дел мастеров, но в эти пёстрые переулочки она войдёт, если только обойдёт весь город и не найдёт пристанища. Ремесленная слобода – место непростое, не тихое.

По Йону и окрестным деревням ходили легенды: мол, в мастеровых переулках Грозогорья живёт колдовская девчонка с тайным именем и чароитовыми глазами. Каждый, на кого она в полночь взглянет, теряет разум, влюбляясь безоглядно. А она смеётся, насмешничает с околдованным до рассвета, а потом превращает его в серебряного тура с витым костяным рогом.

Хедвика помотала головой, отгоняя наваждение, и пошла прочь от ремесленных улиц, не разбирая дороги, вверх и вверх. В конце концов она очутилась на маленькой пыльной площади Омеля – высокого лохматого господина с печальными глазами, который правил Грозогорьем, когда на месте города была лишь горстка рыбачьих хижин, а Зелёная Река несла свои тяжёлые, блестящие воды у самых ворот. В ту пору, говорят, меч и опустился на здешние горы…

На площадь Омеля выходили чёрные двери таверн, фасадами глядевших на Искристый тракт, конюшни и старое широкое крыльцо жилого дома. Подняв голову, Хедвика разглядывала забранные узорными решётками, увитые сухими цветами и завешанные разномастными шторами окна. Здесь, за каменным стенами, было тихо, но по другую сторону стен шумел Искристый тракт, ведущий к главной площади Грозогорья. Камни его в солнечную погоду сияли, как медяки, отполированные подошвами горожан, колёсами и копытами лошадей…