Роман Суржиков - Стрела, монета, искра. Том II

– Я – леди, не любящая, когда на нее глазеют, – ответила Мира, – рода Праматери Язвительной.

Отделавшись от нахалов, Мира спросила подругу:

– А вон та сдобная девица из Южного Пути – кто она?

– О-о-о! Это – та самая Валери рода Праматери Софьи, юная маркиза Грейсенд. Я упоминала ее, когда мы говорили в саду.

– Претендентка на корону? – вспомнила Мира. – Одна из невест императора?

– Ага. Кроме того, набожна, как свечка на алтаре, печальна и томна. Валери искренне верит, что плаксивые глаза – признак глубокой натуры.

– Однако она – твоя конкурентка?

– Она?.. – Бекка усмехнулась не так уж весело.

Южанка не успела договорить – ее оборвали фанфары. Гомон утих, зычный голос герольда прогремел:

– Его императорское величество Адриан Ингрид Элизабет рода Янмэй.

Пара лакеев распахнула огромные двери, ведущие во внутренние покои, и в зал вступил владыка. Он был великолепен. Лазурная мантия струилась с широких плеч, золотые хризантемы цвели на груди, огромный голубой бриллиант сиял на единственном зубце короны. На поясе покоился в ножнах Вечный Эфес – посланный богами символ многовековой власти Династии, тот самый, что покидает ножны лишь в поворотные моменты истории. Черноглазый взгляд Адриана скользил поверх голов людей, на тонких губах играла легкая надменная улыбка. «А вот и тот самый император, который назвал меня серпушкой», – подумала Мира.

Двое лазурных гвардейцев, следовавших за владыкой, меркли рядом с ним и делались как будто ниже ростом. А следом за гвардейцами в зал вошли рука об руку седой мужчина и светловолосая девушка.

– Какая наглость!.. – выдохнула Бекка, увидев этих двоих.

Герольд продекламировал:

– Айден Эллис Гвенда рода Агаты, герцог Альмера. Аланис Аделия Абигайль рода Агаты, леди Альмера.

– Вот тебе моя конкурентка, – процедила Бекка, – во всей красе своего нахальства. Полюбуйся!

Мира понимала, что разозлило подругу. Альмерские вельможи вошли в зал вместе с владыкой – так, словно были членами его семьи. Почему Адриан позволил им?.. Миновав широкий дверной проем, альмерцы вышли в лучи света, и Мира внимательно их рассмотрела.

Герцог Айден Альмера выглядел именно так, каким девушка и представляла себе автора книги о Шутовском заговоре. Величавым, с благородным орлиным носом и седыми бакенбардами – под стать цветистым и холодным оборотам речи. Умным, трезвомыслящим, бесстрастным, глаза глядят ясно и цепко, окруженные паутиной морщин, – такой человек и смог бы точно изложить все факты, какими бы страшными они ни были. Самовлюбленным, разодетым в серебро и золото, – под стать его упоминанию о десятках эфесов, потраченных на перевозку войска поездом. Тонкогубым, скуластым – достаточно безжалостным, чтобы замучить насмерть человека, спасшего ему жизнь.

А вот его дочь… Наслышанная о богатстве Аланис Альмера и ее притязаниях на корону императрицы, Мира ожидала увидеть этакое ходячее ювелирное изделие, сплошь усыпанное жемчугами да алмазами, сверкающее так, что живого человека и не рассмотреть. Однако дочь герцога выглядела совершенно иначе. На ней было вызывающе простое черное платье без узоров и украшений. Короткое и очень узкое, оно обтекало каждую округлость безукоризненной фигуры. При каждом шаге стройные бедра девушки прорисовывались под тканью. Обувь леди Аланис была сплетена из тонких серебряных нитей и почти невидима. Изящные руки оставались открыты от самых плеч, на запястье поблескивал ажурный рубиновый браслет – единственная драгоценность в наряде. Леди Аланис не нуждалась в украшениях, весь ее вид заявлял об этом. Одежда не могла украсить ее, могла лишь скрыть совершенство тела.

Волосы леди Аланис имели цвет платины, тонкие брови – темны. Карие глаза по диковинной задумке природы смотрели одновременно горделиво и озорно. Точеный подбородок и волевые скулы, присущие роду Агаты, могли сделать ее лицо холодным, если бы не губы. Губки леди Аланис были слегка припухшими, с намеком на капризную чувственность, и придавали ее облику трогательного тепла. Вне сомнений, молодая герцогиня была красивейшей из женщин, которых когда-либо видела Мира.

– Свечи померкли, люстры потускнели, – досадливо проворчала Бекка Южанка. – Радуйтесь, люди: Звезда взошла на небосклон!

Мира заметила, что все до единого гости смотрят сейчас в сторону вошедших, и леди Аланис достается едва ли не больше восторженных взглядов, чем самому владыке. Мира ясно ощутила горечь и ревность, терзавшие подругу.

– Бекка, – Мира тронула южанку за плечо, – Бекка!

– Что?

– Если император женится на этом капризном отродье, я буду сочувствовать ему всей душою.

– Благодарю тебя.

Мира щелкнула пальцами, подзывая слугу, и потребовала вина для себя и южанки. Пятый, отметила, взяв в руки бокал.

– Пусть боги помогут владыке сделать правильный выбор, – сказала Мира и выпила.

Последовав ее примеру, Бекка улыбнулась:

– Все хорошо, дорогая. Приступ дурной ревности смыт потоком вина и дружеской заботой. Идем!

– Куда же?

– Разве ты больше не дочь графини Нортвуд? Все выходцы Великих домов должны засвидетельствовать почтение владыке.

Тем временем император, прошествовав через зал, уселся в бархатное кресло у стены – недостаточно золоченое, чтобы именоваться троном, зато весьма удобное. Гвардейцы заняли позиции за его спиной, герцог Айден и леди Аланис, соблюдая церемонию, поклонились императору. Поклон герцога вышел сдержанным и гордым, поклон девушки – по-кошачьи грациозным. Казалось, это не дань вежливости, а часть некоего артистического выступления. Затем альмерцы отошли вбок, а другие гости потянулись к императору, кланяясь и произнося цветистые приветствия. Еще два человека вышли из внутренних покоев и заняли места у трона. Одним из них, к радостному удивлению Миры, оказался Итан на своей давешней крохотной табуреточке. Конечно, владыку должен сопровождать секретарь, чтобы при необходимости подсказать имя, титул, заслуги и привилегии того или иного гостя. Мира была рада, что именно Итан удостоился чести помогать императору на балу.

А вот второй человек – тот уселся прямо на пол, привалившись спиной к ножке Адрианова кресла, – оказался весьма странной персоной. Его лицо было болезненно худым, прямо костлявым, будто череп, обтянутый кожей. Глаза поблескивали ядовитым огнем и беспрестанно метались, заостренный подбородок казался несуразно длинным из-за узкой бородки. Он был одет в пестрый клетчатый костюм и разлапистый трехконечный колпак, что позвякивал бубенцами. Шут Менсон – вот кто это был! Тот самый человек, который мог стать императором Полари… но боги обделили его удачей и сделали безвольным посмешищем.