Роман Суржиков - Стрела, монета, искра. Том II

Обоз повернул назад, в третий раз миновал развалины церкви и самым быстрым ходом, на какой были способны упряжные тяжеловозы, двинулся на север, через знакомый ручей. Эта дорога не вела в Солтаун, давая надежду, что здесь их искать не станут.

Погода помогла Хармону: начался весенний ливень. Снайпу, Вихорю и Доксету, сидевшим на козлах, приходилось несладко, однако верховым преследователям – и подавно. Мало удовольствия скакать в седле сквозь плотную водяную завесу, прозябнув до костей и не видя даже на пять ярдов вперед. К тому же вода превратила дороги в грязное месиво и стерла все следы.

Ливень налетал порывами еще несколько раз, а когда обессилел и совсем утих, стояла уже глубокая ночь. По всей видимости, погоня отстала и сбилась со следа. Путники расположились на ночлег.

Конечно, после схватки центром всеобщего внимания стал Джоакин Ив Ханна. Его осыпали восторгами, вслух припоминали и хвалили все его действия, финты, слова. Доксет раздобыл из какого-то неизвестного даже Хармону тайничка бутылку отменного орджа и налил герою полный кубок. Луизу особенно впечатлило то, как уверенно держался Джоакин, командуя сквайрами, а Вихренка и Сару – то, как воин сказал поверженному лорду: «Благодарю за угощение, добрый сир». Похоже, дети были готовы повторять эту фразу без конца. Стоит ли упоминать о том, с какой нежностью Полли обрабатывала раны Джоакина, приговаривая слова благодарности. Один Снайп хмуро спросил:

– И чего же ты так долго раздумывал? Хотел сперва на Луизины сиськи поглядеть, а потом уж сражаться?

Важно и неторопливо Джоакин пояснил:

– Я-то мог и раньше убить подонка, не сомневайся. Но одно меня останавливало: убей я его – потом закололи бы нас всех. С шестеркой копейщиков мы бы не справились. Вот я и думал, как же выкрутиться, пока не смекнул, что нужно этого Вомака не рубить насмерть, а только ранить. А как надумал, так и сделал.

– Верное решение, – признал Снайп, – молодец. А зачем назвался рыцарем?

– Так ведь он иначе нашел бы зацепку, чтобы от поединка улизнуть. Дескать, ему бы честь не позволила биться с низкородным… Хотя какая там честь!..

– И это верно.

Хармон тоже поблагодарил Джоакина за спасение и обещал дать хорошую награду. Но слова вышли скомканными: недавний ужас все еще сидел в голове и путал мысли.

– А с чего это вы так перепугались, хозяин? – довольно нахально спросил воин. – Давеча в лесу, при встрече с разбойниками, вы так не робели.

– Так ведь то шваль была, голодранцы, а это – лорд с вассалами… – попробовал отговориться Хармон.

– Парень прав, хозяин, – влезла Луиза. – Я тоже прежде не видала, чтобы у вас настолько душа ушла в пятки, хотя мы с вами уже шестой год колесим. Вы словно язык проглотили. Отчего молчали? Отчего не показали графское письмо и грамоту? Граф пускай шейландец, а не путевец, но все важный человек. Глядишь, и отстали бы от нас.

– Видите ли, дорогие мои, – хмуро пояснил торговец, – нельзя нам кому попало показывать грамоту. Она большую ценность имеет, если ее прочтет тот, кому не положено, то захочет себе забрать. И нас порешить может, чтобы мы графу не донесли на него.

– Ага, – пробурчал Снайп. – Мало того, что мы помогаем лордам проворачивать их делишки, так еще и с опасностью для себя.

– Торговля – всегда опасность, – отбил Хармон.

– Но не такая! Когда это мы возили товар, за который могут перебить нас всех, даже детишек?

Джоакин был слишком счастлив, а Доксет – слишком навеселе, но остальные уставились на Хармона укоризненно и с подозрением.

– Я же сказал, это не надолго, – примирительно ответил торговец.

– Сколько еще?

– Ну, первый покупатель – в Солтауне. Двинемся в объезд, недели за две доедем.

– А если первый не купит?

– Тогда второй – в Лабелине, это еще неделя. Третий уже в Короне живет, но до него не должно дойти. Кому-то из первых двух я продам товар. Вы же меня знаете.

– Знаем… – процедил Снайп. – Сколько?

– Я же сказал – наибольшее, три недели.

– Нет, хозяин, денег сколько?

– Ну, как сторгуемся… Эфесов двадцать, может быть, нам достанутся, а остальное – графу.

– Двадцать золотых? Хармон-торговец рискует головой за двадцать золотых? Вы за год тридцать делаете!

Снайп искривил губу, обнажил резцы. Луиза склонила голову набок, внимательно глядя на торговца.

– Ну…

– Двадцать, хозяин?

– Ну… полсотни…

– Да-а-а?..

– Сто. Если сторгуюсь, как надо, выйдет нам прибыли сто золотых эфесов.

– Эх, хозяин… – Снайп сплюнул вбок. – Лорды врут, как собаки. Это не новость. Но вы-то купеческого роду!..

Вмешалась Луиза, будь ей неладно:

– А сколько нам из этих денег достанется?

– Вам? С чего бы? Я вам каждый месяц жалованье плачу, оно не зависит…

– Нас всех чуть не продырявили, вот с чего. Да не забудьте, это я уговорила вас поехать в Излучину и прочесть то письмо, а Джоакин спас вам шкуру и товар.

Хармон понимал: стоит единожды дать слабину – придется потом всякой прибылью с ними делиться. Но какая разница? Один черт, эта сделка – последняя.

– По два золотых каждому.

Луиза склонила голову, Снайп сказал: «Пф!..»

– По три. Луизе четыре, Джоакину – пять.

– И детям?

– Детям? Что они сделали?

– Рисковали, как и все.

– Ладно, детям – по эфесу. – Хармон повысил голос, пресекая дальнейший разговор. – И все, довольно! Надоели вы! Ложимся спать. Будете хорошо служить – может, после сделки еще чего добавлю.

Хармон проснулся утром от звуков, что доносились из задней половины фургона. Звуки были весьма характерного свойства. Они ясно давали понять, что Полли с Джоакином сумели уговорить Снайпа уйти спать в телегу к Доксету, а уютную норку между мешками в фургоне оставили за собой.

«Ну и дура! Купилась на хвастовство!» – хотел было подумать Хармон, но подумалось ему другое: «А ты посмотри-ка лучше на себя глазами девушки. Кто ты будешь? Старый трус, скупердяй и обманщик, вот кто». В другое время было бы ему все равно, кто и что о нем думает. Но сейчас, под те самые звуки из-за ширмы, Хармон с досады принялся спорить сам с собою.

Скупость? Это не скупость, а расчет. Даже граф говорил, что расчет во всем нужен, а граф знает жизнь – иначе как бы он управлял восемью городами?..

Ложь? Ну, а как тут не соврать? Сказать людям напрямую, что ношу за пазухой сорок тысяч золотых? Ага, конечно! За такой куш сам же Снайп меня прирежет – с него станется!

Трусость? Так ведь не трус я. Все согласны, что не водилось прежде за мной такого. А в этот раз иначе вышло, потому что Предмет. Можно даже сказать, что не столько я за себя боялся, сколько за Него. Помереть и потерять святыню – это все равно, как умереть дважды. Даже хуже.

Хм. Так это что же ты, брат Хармон, хочешь сказать? Что Священный Предмет – творение богов – сделал из тебя труса и лжеца? Может ли быть такое, чтобы святыня портила душу человеку?.. Не знаю. Отец Давид – тот знал бы. Что бы он сказал на это?..