Дмитрий Красько - Когда умирают боги

Больше всего он походил на детскую поделку. В еловую шишку воткнули четыре спички, вместо головы приспособили желудь. Правда, у этого создания желудь был без шляпки и густо поросший волосами. Самое забавное, что оно, кажется, и не старалось как-то себя маскировать. Двигалось бесшумно, но совершенно открыто, словно было абсолютно уверено, что его все равно не заметят.

Стараясь выглядеть естественно, я размял шею – дескать, затекла под тяжестью карабина. Снял оружие и переложил его в правую руку. Еловая шишка продолжал спокойно следовать параллельным курсом. И застыл только тогда, когда я развернулся вправо и направил на него карабин, держа его в вытянутой руке.

– Попробуешь смыться – выстрелю. Проверим, есть ли в твоей шишке орешки.

– Вот елки-метелки! – с досадой крякнул он и осторожно, чтобы я не счел это попыткой к бегству, уселся на ветку. – Заметил. Только не стреляй. Орешков все равно нет. Потому что это не шишка, а одежда моя.

– Забавная у тебя одежда. Ты кто?

– Я леший. И ничего в ней забавного нет. Все лешие такую одежду носят. Это традиция.

Итак, леший. Понятно, почему я его не узнал. Существо из другого мифологического мира. И прежде нам пересекаться не доводилось.

– Как ты меня заметил? – спросил он. – Ты ведун?

– Нет.

– Но обычные люди меня не видят. Только ведуны.

– А с чего ты взял, что я человек?

– Еще один бог, – резюмировал он. – Тоже с Олимпа?

– Совершенно верно.

– Послушайте, вы, которые с Олимпа, все решили сюда перебраться? Сколько вас там? Десять? Пятьдесят? Сто? Предупреждаю сразу – это мой участок. И если здесь станет тесно, я буду драться. И родичей своих позову. На земле и так осталось слишком мало места, чтобы простой леший мог спокойно пожить – человеков расплодилось, что гнуса в дождливое лето. Куда ни плюнь – все в человека попадешь. А тут еще отставные боги из всех щелей лезут.

– Не переживай. Я не Артемида. Я бы все равно не смог здесь выжить. Мне нужно передать ей кое-что. Потом я уйду. Может быть, она тоже уйдет.

– Она пусть остается. Она хорошая, хоть и некрасивая. Она природу любит, как я. Только по деревьям лазать не умеет.

– Некрасивая? – удивился я. – Да уж покрасивее тебя будет.

– Она для меня некрасивая. И ты для меня тоже урод. Ты карабин-то опусти. Рука устанет, палец судорогой сведет.

– У меня не устанет, – успокоил я, но карабин все же опустил. – Ты где Артемиду видел?

– Часов десять вниз по течению идти. Примерно месяц назад.

– Месяц назад? Значит, как ее можно найти сейчас, не подскажешь?

– Не подскажу. Она тоже с лесом связана, как я. Лес ее защищает. Вот тебя я сразу почуял. И людей сразу чую. А ее – не могу.

– Жалко, – заметил я. – Очень жалко. Придется искать самому. Ты не собираешься мне пакостить?

Он весело рассмеялся и, сделав вокруг ветки оборот спиной вперед, снова застыл. Я с трудом удержался, чтобы не вскинуть руку и не выстрелить. Напрасно он так неожиданно выдал этот кульбит.

– Конечно, не буду! – леший азартно почесал бороду. – Зачем мне? Это я спервоначалу думал, что ты плохой человек, пришел сюда зверье почем зря стрелять. Вон, и карабинчик у тебя богатый, и рюкзачок какой здоровый. Дай, думаю, покружу гостя непрошенного. Ну, а раз ты без злых мыслей пришел – то милости просим.

– А скажи мне, абориген, сколько времени нужно, чтобы до ближайшей базы отдыха добраться?

– Часов десять ходу.

– Я на лодке сплавляться буду.

– Нет разницы, – он махнул тонкой, похожей на ветку рукой. – Здесь река еще мелкая, узкая. Перекатов много, заломов тоже. Придется вручную лодку перетаскивать. Так что, как ни крути, выходит десять часов.

– Я, пожалуй, все равно к реке пойду. На лодке все-таки легче спускаться. Даже по заломам с перекатами.

– Удачи тебе, бог в отставке! – леший вдруг сорвался с места и, прыгая с ветки на ветку, скрылся с глаз с такой скоростью, что заставил меня усомниться – а сумел бы я не промахнуться, попытайся он убежать сразу, как только понял, что обнаружен?

Леший не соврал. Заломов было действительно много. Первый встретился сразу, стоило только выйти к реке. Огромный дуб, надломленный бурей у основания, упал поперек ручья, который в этом месте был едва-едва шире четырех метров. Со временем течение прибило к нему невероятное количество веток – толстых и не очень, в результате чего получилась изрядных размеров запруда.

Глубина реки даже в самом глубоком месте не превышала полуметра, так что я не увидел особого смысла надувать лодку. Пошел прямо по воде, время от времени обходя заломы. Вода была холодная, но меня это не смущало – наши пороги чувствительности сильно отличались от человеческих. В том числе и в температурном отношении.

После примерно четырех часов подобной ходьбы я вышел к месту слияния реки с ручьем почти такого же размера. Дальше русло становилось заметно глубже, так что лодку уже вполне можно было использовать по назначению.

У самого устья на галечной косе привольно развалился медведь-белогрудка. Он пожирал тайменя длиною побольше метра, – я даже не думал, что такая крупная рыба может подниматься так высоко по течению, – и при моем появлении издал предостерегающий рев. Ему не хотелось делиться добычей, но я на нее и не претендовал. Мне нужна была галечная коса, на которой он устроил себе праздник живота. Поэтому я снял с шеи карабин и, наведя его на зверя, приказал:

– Уходи.

Общение с животными мне никогда особо не давалось. Артемида-то была докой в этом вопросе. У Зевса тоже всегда получалось находить с ними общий язык. Я же подобным даром похвастаться не мог. Но медведь удивил меня, с ворчанием подобрав остатки рыбины, перешел ручей и, треща сучьями, скрылся в зарослях на противоположном берегу.

Расположившись на косе, я тоже подкрепился, после чего накачал лодку и, спустив ее на воду, освободился наконец от изрядно надоевшего рюкзака. Больше не нужно было тащить его на себе – в моих руках было куда более легкое пластиковое весло, которое я время от времени заменял предусмотрительно вырубленным длинным шестом. Правда, заломы по-прежнему попадались довольно часто, и тогда лодку приходилось перетаскивать по берегу, иногда густо поросшему кустарником. И все же это было неизмеримо легче, чем шлепать по ручью с тяжелым рюкзаком за спиной почти по колено в воде.

К вечеру, как и предупреждал леший, я добрался до первой базы. Привязав лодку у деревянного пирса, взял карабин и пошел на разведку. Со слов вертолетчиков, сторожей с двух уцелевших точек эвакуировали, но не мешало убедиться в этом самому.

То, что база отдыха строилась исключительно под вип-персон, было видно невооруженным глазом. Огромную территорию огородили свежим частоколом, вдоль которого насадили малину. Она разрослась, но, сдерживаемая оградой, стояла довольно компактно. Повсюду были разбиты клумбы. Метрах в двадцати от реки стояла сложенная из кругляка баня, перед которой имелся отделанный гранитом бассейн. В самом дальнем углу участка притулилась вертолетная площадка. Еще здесь имелась большая беседка с П-образным столом для многолюдных посиделок на свежем воздухе, и несколько сарайчиков для хознужд. Сортира на улице не было, из чего я заключил, что в главном помещении устроена примитивная канализация. Само же здание главного помещения представляло собой двухэтажный особняк с балконами. На крыше была тьма-тьмущая антенн, от круглой телевизионной, до тонюсенькой, задранной на высоту десяти метров – очевидно, для спутниковой связи. Особняк выглядел весьма колоритно – этакая барская усадьба. Правда, без барина и челяди – окна были темны, и тишина, царившая вокруг, навевала уныние.