Яцек Комуда - Якса. Царство железных слез

Он кивнул, поскольку уже знал, что́ сделает. Доказательства имел на руках, в кошеле. Так просто, так быстро. Так неожиданно.

Перед тем как уйти, он еще раз взглянул на останки. И заметил странное дело. Всех их оплетали корни деревьев, дикого плюща, боярышника и терна. Проникали меж костьми, окручивали их, будто сухожилия и мышцы, соединяя суставы крепкими узлами.

Совершенно так, как если бы от их прикосновения тут зарождалась жизнь. Как долго стрыга кормила их мясом жертв? Сколько ночей, освещенных луной, вливала кровь сквозь стиснутые зубы?

Он не знал, что делать. Искать осиновый кол? Срывать покрытые остатками сморщенной кожи черепа, класть их меж ногами, чтоб задушить упырей в зародыше? Или стрыг? Ужасных детей мести?

Уходил он с поднятой головой, словно нашел сокровище. Есса, неутолимый вестник и гонец Праотца, направлял его шаги: когда он продирался сквозь кустарник, споткнулся и упал. Рядом с небольшим, поросшим травой холмиком. Корни вековых грабов и дубов сплетались на нем, словно грубые ладони, защищая от чужаков. Лес помогал упырям, оберегал их, а Грот сразу почувствовал, что это могила.

Увидел выброшенную изнутри землю, дыру сбоку, которую наверняка не дожди вымыли. Грот положил обе руки на вершину холмика и почувствовал присутствие. Там, глубже, под спутанными корнями деревьев, спала стрыга, ожидая ночи, восхода Халя, чтобы восстать из могилы и принести в Дзергонь страх в кровавой пасти.

Страх… Он вел к преступлению, к крови, к мести. Но и к Праотцу. Грот улыбнулся, потому что уже видел, как упырь становится выразителем воли владыки мира и звезд. Как он невольно помогает совершать божье дело.

Он не станет удерживать стрыгу, не воткнет ей в башку железный гвоздь, не отрежет голову умершей, не вытешет осиновый кол.

Вместо этого Грот составил план. В конце концов, он – как и все – лишь орудие в руке Праотца. Инок оставил могилу и пошел к Дзергоню, на обрывистый берег Санны, где не могли его высмотреть хунгуры.

Сперва с лютой ненавистью стегали ее батогами. Потом лупили палками, надтесывали топориками, калечили ножом, обливали выплюнутым изо рта пивом и грязной водой. На счастливую ворожбу, на доброе начало весны и грядущего лета. За тяжелую зиму, снег, морозы, беды и несчастья. За желтую листву на деревьях и за реки, скованные льдом. За голод, пустоту в амбарах, за смерть и болезни детей, за крохотные, бедные могилы в снегу.

Грубо вытесанный болван Моры уже не напоминал людскую фигуру. Стоял посреди зала, где под стенами, на лавках, собрались воины, доверенные люди комеса и горожане. Хлестанье Моры – древний языческий обычай, принятый даже иноками и иерархами. Обычно шел он с пиром в честь весеннего равноденствия, с питием и весельем. Последний аккорд праздника Изгнания, когда болван зимней богини торжественно выносили за око´л, бросали в реку и сплавляли по течению либо жгли на костре.

Однако нынче веселья не было. На столах громоздились калачи, лепешки, стояли кувшины с медом и пивом, вяленые сливы и печеные овощи в глиняных мисках. Пивные подливки, смеси каши и мяса, кабанье сало, печеное в горшках, – но лица оставались серыми и невнятными. Даже когда Стурмир поднял простой тисовый лук, посылая стрелу в тесаную, измазанную красным башку Моры. Послышался негромкий ропот и крики. Стихли, когда на идола пала мрачная тень Грота.

– Тебя здесь не рады видеть, человече! – не смог сдержать себя Стурмир. – Я приказал тебе сидеть в углу и не попадаться мне на глаза.

– Нынче третья луна после новолунья, вельможный комес! Закон гостеприимства, данный старыми богами, гласит, что в этот день не гонят за ворота даже пса, не то что доброго человека!

– Тогда сядь там, на сером конце. И лучше делай вид, что тебя там нет, чтобы меня не разгневать.

– Сяду! – крикнул Грот. – Сяду, но сперва хочу кое-что тебе сказать, вельможный господин!

– Мне не интересно. Молчи!

– У меня есть новости о стрыгоне! Почему – вернее, из-за кого – он приходит в око´л!

Собравшиеся в зале аж подпрыгнули. Поднимались все – старшие, усатые и бородатые воины, подростки, мальчишки, дружинники. Соратники Стурмира вскакивали с лавок, тараща глаза, покрикивая один на другого.

– Откуда? Как? Кто это?

Инок отбросил грязный, потрепанный плащ. Вынул горсть ржавых наконечников.

– Истинный виновник, – загремел его голос, – сидит там, во главе стола. И это – ты, Стурмир!

Если монах полагал, что теперь раздастся гром или голос труб Ессовых, что под ним провалится пол или что Стурмир кинется на него с мечом, – то ошибался.

– Ты виновен, потому что этими стрелами ты убил детей женщины, которая превратилась в стрыгу и взимает дань с горожан. Вот доказательство! Вот указанье. Но говорю тебе: у тебя есть еще надежда. Ты все еще можешь согнуть гордую выю перед Знаком Ессы, выбросить болванов из сбора, начать доверять законам, а не лжи Волоста. Тогда сила Праотца охранит тебя перед стрыгой!

– Где ты это нашел? – Стурмир встал. – Я с самого начала знал, что ты – поп! И куда привел тебя этот проклятый Есса?! Что показал тебе, что ты теперь порочишь мою честь?

– Далеко отсюда. В лес, к дереву с крестом, где ты закопал тела пятерых детей.

– Ты нашел могилу стрыги?

– Если б Есса благословил меня, я бы уже избавил вас от беса. Но не все так просто, Стурмир.

– Ты уже мертв! – крикнул градодержец. Хоть старый, седой и лысый, он перескочил через стол, сбивая и топча кубки, миски и кувшины. Медленно шел с выставленной вперед рукой с расставленными пальцами.

– Слушайте меня, люди и слуги! – возгласил Грот. – Еще есть для вас надежда! Покоритесь Праотцу, примите свет его посланца, Ессы. А прежде всего – покарайте виновного! И тогда перестанете трястись ночами, закрываться с детишками по хатам!

Стурмир остановился и фыркнул злым смехом.

– Ты хочешь узнать, кто виноват, инок?! Так вот – все мы. Я, он, – хлопнул комес по спине бородатого мужика в кожухе. – Миломир, Стогнев, который вон там ковыряется в зубах. Тот человек, этот, вон те за столом! Покопайся поглубже в костях этих ублюдков из-под

дерева, и найдешь там больше доказательств. Кусок меча Хвостка, след от топора Креслава. Кости, разломанные молотом Всебора!

– Вы все их… убили?!

– Нет. Мы не убили! Это был Закон Непокоя. Восемь лет тому пришла зараза. Мы принесли Дерславу и ее детей в жертву! Непокой, закон старый, как мир, как бор, как лес. Вырезанный на камнях, тут, где нынче стоит око´л. Пользовались им еще до того, как пришли лендичи, прежде, чем Моймир провел границу королевства огнем и железом. Когда приходит Непокой, мы жертвуем одним, чтоб прочие могли жить в покое. Тогда, в осеннее равноденствие, пришло такое время. Я стрелял точно…