Роберт Джордан - Дракон Возрожденный

Другой мужчина, возникший столь же внезапно, как и первый, зашагал по мосту с противоположной его стороны. Черные полосы сбегали по роскошным рукавам его красного кафтана, ворох бледных кружев свисал с манжет и воротника. Его сапоги так обильно были украшены серебром, что под узором с трудом удавалось увидеть кожу. Он был ниже ростом, чем тот, навстречу которому шел, и коренастей, с коротко подстриженными волосами, столь же белыми, что и кружева его наряда. Несмотря на возраст, человек не казался слабым. Он двигался вперед с той же надменной уверенностью, какую излучал первый мужчина.

Они осторожно приближались друг к другу. «Как два торговца лошадьми, каждый из которых знает, что у другого есть хромая кобыла на продажу», – подумал Перрин.

Мужчины начали разговор. Перрин напряг слух, но эхо, рождающееся от звуков плещущей воды, позволило разобрать лишь обрывки слов. Хмурые лица, недобрые взгляды в упор, резкие движения, на грани удара. Ни один из них другому не доверял. Перрин подумал, что они, возможно, терпеть не могут друг друга.

Он поднял взгляд, высматривая женщину, но она пропала из виду. Когда юноша вновь поглядел вниз, то обнаружил, что к двум мужчинам присоединился третий. И Перрин его вроде бы знал – но как-то смутно, словно полузабытое воспоминание. Средних лет, видный собой мужчина, облаченный в темный, почти черный бархат с белыми кружевами. «Гостиница, – подумал Перрин. – И что-то до нее. Что-то…» То, что было, казалось, давным-давно. Но вспомнить никак не удавалось.

Теперь первые двое мужчин стояли бок о бок, оказавшись перед новоприбывшим союзниками поневоле, отчего им явно было не по себе. А тот кричал и грозил им кулаком, в то время как они неуверенно топтались на месте, отворачивались, избегая встречаться с ним взглядом. Даже если эти двое и враждовали между собой, страх перед третьим был сильнее.

«Его глаза, – подумал Перрин. – Что же такого странного в его глазах?»

Тот, что был высокий и смуглый, принялся возражать, сначала вяло, затем со все большим пылом. Беловолосый присоединился к нему, и тут внезапно их временное союзничество распалось. Все трое орали друг на друга, каждый, в свою очередь, на двух других. Вдруг мужчина в черном бархате широко раскинул руки в стороны, словно требуя прекратить ссору. И разрастающийся огненный шар объял их, скрыл, ширясь и заполняя собой все вокруг.

Перрин обхватил голову руками и бросился за каменный парапет, съежившись у его подножия, пока его хлестали и дергали за одежду яростные порывы ветра – ветра, горячего, как огонь. Ветра, который сам был огнем. Даже крепко зажмурив глаза, Перрин мог видеть пламя, пожирающее весь мир, пронзающее само бытие. Пламенный ураган ревел и внутри его; он буквально чувствовал его – обжигающий, пылающий вихрь тащил его, стремясь поглотить и развеять пеплом. Перрин завопил, пытаясь найти опору в самом себе и понимая, что этого недостаточно.

И в мгновение между двумя ударами сердца ветер пропал. Он не ослабевал постепенно. Миг тому назад на юношу обрушивалась огненная буря, а уже в следующий – царило полнейшее безмолвие. Единственным звуком было эхо плещущейся воды.

Перрин медленно сел, осмотрел себя. На куртке не было и следа от огня, никаких прорех или подпалин, открытые участки кожи не получили ожогов. Только память об опаляющем жаре заставляла его верить в то, что все это действительно произошло. Память одного лишь разума; тело не сохранило воспоминаний о случившемся.

Перрин осторожно выглянул из-за краешка парапета. Часть моста на несколько шагов в обе стороны от того места, где стояли мужчины, пропала, осталось лишь оплавленное основание. И никаких следов этих троих.

Легкое покалывание, от которого будто зашевелились волосы на затылке, заставило Перрина поднять голову. На наклонном переходе, правее и выше от него, стоял косматый серый волк. Зверь смотрел на юношу.

– Нет! – Перрин вскочил на ноги и побежал. – Это сон! Ночной кошмар! Я хочу проснуться!

Он бежал, и все, что было вокруг, поплыло в его глазах. Задвигались переменчивые размытые пятна. Гул наполнил уши, затем пропал, и как только этот шум прекратился, перед глазами перестало мерцать, все обрело устойчивость.

Перрин вздрогнул от холода. Он осознавал, что это сон, уверенно и без сомнений, с самого первого мига. Ему смутно мерещились туманные воспоминания о снах, предшествующих этому, однако нынешний сон он знал. Он уже бывал в этом месте раньше, в предыдущие ночи, и, хотя не понимал ничего из происходящего, все же знал – это всего лишь сон. Но на сей раз знание ничего не меняло.

Открытое пространство, где он стоял, окружали громадные колонны из полированного краснокамня, а над головой, ярдах в пятидесяти, а то и более, высился сводчатый потолок. Попытайся Перрин даже на пару с таким же рослым, как он сам, человеком обхватить руками одну из колонн, у них бы не получилось. Пол был выложен крупными плитами из светло-серого камня, крепкого, однако истертого бесчисленными стопами минувших поколений.

И под сводом, в самом центре зала, блистала причина, которая и приводила сюда эти стопы. В воздухе стоймя, обращенный рукоятью вниз, парил ничем с виду не удерживаемый меч, – казалось, любой может дотянуться до него и взять в руку. Он неспешно поворачивался вокруг своей оси, словно увлекаемый во вращение неким дуновением воздуха. На самом деле меч был не настоящий. Он казался сделанным из стекла или, возможно, выточенным из кристалла, и клинок, рукоять и крестовина гарды улавливали весь свет, что был в зале, и, дробя его, разбрасывали вокруг тысячей отблесков и вспышек.

Перрин направился к мечу и протянул к нему руку, как делал это прежде не один раз. Он ясно помнил, что поступал именно так. Рукоять висела на уровне лица, дотянуться – проще простого. В футе от сверкающего меча его руку отклонило, отвело в сторону; хотя в воздухе ничего не было, но он словно бы наткнулся на камень. Насколько знал Перрин, так и должно было быть. Юноша предпринял еще попытку, с бо́льшим старанием, но с тем же успехом он мог бы просовывать руку в стену. Меч вращался и посверкивал в футе от него, но так же далеко, как если бы находился по ту сторону океана.

Калландор.

Перрин не сказал бы точно, услышал он этот шепот снаружи или тот прозвучал в его сознании; звук казался эхом, раскатившимся среди колонн, тихий, словно ветер, исходящий разом отовсюду, настойчивый.

Калландор. Кто владеет мною, владеет судьбой. Возьми меня и начни последнее странствие.

Внезапно испугавшись, Перрин отступил на шаг. Прежде этот шепот никогда не звучал. Раньше такой сон уже посещал его, четырежды, – он помнил это даже сейчас: четыре ночи, одна за другой, – но впервые в нем что-то поменялось.