Дмитрий Казаков - Живи, Донбасс!

Где-то рядом те, кого не стоит ненавидеть, но и о ком нельзя забывать.

Перешли вброд речушку, на фоне звёздного неба промелькнул крест церкви, и Старик понял, где они: до места, где стоял дом родителей, километра три по прямой… надо же, ему суждено умереть там же, где он ненастной осенней ночью появился на свет.

– Стоп… – даже не прошептал, а выдохнул Ополченец.

Он пригнулся, и Старика оглушил грохот.

Падая, он успел понять, что это очередь, что стреляют прямо по ним, и рядом свистят пули… Лицом ударился в сырое и холодное, неприятно хрустнуло ребро, захрипело в груди… Пополз в сторону, но тут же замер, повинуясь не страху даже, инстинкту, вопившему громче пожарной сирены.

Вернулась тишина осенней ночи, мягко вздохнул ветер, тронул волосы на затылке.

Старик лежал, слушая, пытаясь сообразить, что произошло с его спутниками. Дышать почти не дышал, знал – если пустить воздух в грудь, то начнёшь кашлять так, что услышат за километр.

Осторожно протянул руку, наткнулся на твёрдое, угловатое: каблук, подмётка, ботинок. Подёргал чуть-чуть, но нога Ополченца не отозвалась на прикосновение, она болталась вяло, безжизненно.

Кашель всё же прорвался наружу, но Старик вжался лицом в землю, и весь звук пошёл в неё: отрывистый, глухой, мёртвый, какой вряд ли в силах издать человек. Вытерев с лица ледяной пот, он осторожно пополз вперёд, а когда убедился, что Ополченец не дышит, то назад.

Через десять минут он понял, что остался в одиночестве.

Пришедшие из мрака стальные холодные пули, непонятно кем выпущенные, забрали три молодые жизни.

Старик знал, где он, помнил, что немного восточнее есть балка, по ней можно пройти довольно далеко, там повернуть на юг и к утру оказаться в безопасности, среди своих… Вот только что он там будет делать, зачем жить… зачем вообще жить, если ты знаешь, что сделал в этом мире всё, и тебя ждёт только смерть?

И если он вернётся, то Ополченец и ещё двое парней погибли зря.

Перед глазами встало лицо с рыжеватой бородкой, широкие плечи, обтянутые зелёным камуфляжем, автомат в крепких руках, уверенный взгляд человека, знающего, для чего он здесь.

Нет, такое возвращение будет предательством.

Старик вздохнул и осторожно сел, колени захрустели, точно целый ворох сухих веток. Но тьма не плюнула огнём, не пришла из неё убийственная сталь, лишь чавкнула под ногой грязь.

Он сделал шаг, второй, третий… не взять ли оружие? Хотя зачем, он не солдат… Четвёртый – на северо-запад, туда, где находится точка на карте, отмеченная ярко-алым, как кровь, как закат, как жизнь, фломастером.

Рассвет струился между деревьями будто туман, стволы выступали из сумрака и ныряли обратно. Небо медленно светлело, и Старик шёл под этим небом, укрывавшим его более шестидесяти лет, смотрел на тучки, и старался не обращать внимания на боль в ногах, в спине, на то, что сил почти не осталось, и дыхания тоже, и горло сводит от жажды.

На ветке чирикнула пичуга, рядом с ней образовалась вторая, мелкая, черноглазая. Шарахнулся в кусты заяц, поскакал, задирая филейную часть, и растворился в бурых зарослях.

Старик криво ухмыльнулся, и тут же боль ударила в бедро, бросила в сторону.

Он вскрикнул и упал, и только потом до ушей докатился хлопок выстрела: одиночный, негромкий, и это значит – снайпер, и он видел, в кого стреляет и куда стреляет, и убивать сразу не стал, решил поиграть с жертвой, точно сытый кот с мышкой.

На миг Старик отрубился.

Нога болела, мокрая теплота в штанине извещала, что кровь из раны течёт, но он был жив. Чувствовал запах сырой земли и свежей травы, непонятно откуда взявшийся посреди осени, слышал птичьи крики, видел деревья и небо, пока ещё бесцветные, но с каждым мгновением наливавшиеся краской.

И он знал, куда ему надо попасть.

Над обычными берёзками и осинами поднимались три Дерева, огромные, как секвойи…

– Врёшь, сука, не возьмёшь, – прошептал Старик.

Сумел отодвинуться под защиту кустов, там перевязал рану рукавом от рубашки. Попытался определить, где может быть снайпер… но сразу же плюнул на это дело, тут нужен глаз молодой, намётанный, не такой, как у него.

Затем снова отключился, то ли заснул на несколько минут, то ли потерял сознание, поскольку увидел Ополченца: тот стоял рядом, руки на автомате поперёк груди, лицо хмурое, на зелёной одежде капельки росы блестели как драгоценные камни.

– Я не отступлюсь… я не вернусь… нет, я вернусь куда надо… – забормотал Старик, не очень понимая, что говорит.

В следующий момент он уже полз, хватаясь руками за землю, подтягивая неловкое, уставшее тело. Ногой мог пользоваться только одной и двигался медленно, точно искалеченный уж.

Но двигался.

Над головой взвизгнуло, хлопок… снайпер то ли промазал, то ли играется…

Старик вжался в землю, накатил очередной приступ кашля, сотряс всё тело. Оставил после себя боль в груди и сладостную мысль о том, что скоро всё так или иначе закончится.

Главное – чтобы закончилось не так, как хочет снайпер.

Только та земля, в которой Старик копался много десятилетий, с которой сроднился так, что знал её на вкус, могла спасти его сейчас, укрыть своими складками, защитить от безжалостной стали…

Поднял голову, и показалось, что впереди, на склоне холма стоит Доктор: яростная синева посреди утренней серости, раскинутые в стороны руки, блеск очков на розовом лице. В следующий момент понял, что показалось, кусочек неба проглянул в непонятно откуда взявшемся тумане.

Издалека донеслись голоса, и этот звук заставил Старика вздрогнуть: ладно снайпер, он может стрелять издалека, но и только, а вот если попадёшь в руки его скучающих приятелей, то быстро пожалеешь, что вообще родился на свет…

Он пополз дальше, стараясь двигаться как можно быстрее.

Снайпер выстрелил в третий раз, но куда-то в сторону, и Старик понял, что милосердный туман с холма, на котором стояли Деревья, надвинулся и скрыл всё вокруг, спрятал и его тоже… Неужели это сделали громадные растения, неужели они не просто сами являются чудом, а могут творить чудеса?

Болтали разное… что Деревья насылают кошмарные сны на незваных гостей, что могут ходить и даже летать… корни оплетают танки и БТР, разрывают их на части так, что остаются только клочья ржавого металла, даже рушат блиндажи… Старик никогда в это не верил, считал глупыми побасёнками, рождёнными страхом и жаждой невиданного.

Но теперь, в шаге от собственной смерти, он был готов поверить во что угодно.

Он рискнул подняться и заковылял вверх, туда, где над туманом возвышались три свечки Деревьев. Солнце, судя по всему, где-то выглянуло из-за края земли, вершины словно вспыхнули бездымным огнём.