Анна Пляка - Зови меня Закатом

Никто не просил Светозара есть дикое яблоко. Их чистят, режут, заливают медом, варят несколько часов, прежде чем получится то повидло, которое едят рыцари.

Закат подбросил на ладони новое, еще не попавшее под нож яблоко.

Ему не требовалось кусать его, чтобы вспомнить вкус.

***

– Господин, деньги кончились… Продавать уже нечего, и дань сейчас не собрать, до урожая больше луны.

– Погреба пусты?

– Почти, господин. Остались прошлогодние яблоки, но…

Верный шут мнется, Закат – Темный Властелин, тогда он еще был Темным Властелином – решительно прерывает затянувшуюся паузу:

– Что «но»?

– Они дикие, господин, – признается Пай с таким тяжелым вздохом, словно это его личная вина. Темный Властелин смеется, ероша светлые волосы шута.

– Пай, при выборе питаться воздухом или дикими яблоками я выберу дикие яблоки. Пошли, покажешь, где ты это сокровище откопал. Надо переложить их свежим сеном, не дай тьма, сгниют.

Жатва началась внезапно для Заката и ожидаемо для остальных. Со своими корзинами, яблоками и мыслями о вечном он напрочь пропустил и сплевывание через плечо при виде сгущавшихся туч, и беготню с ведрами во время нескольких особенно жарких дней. Так что когда его до зари поднял лично Медведь и потащил в поле, Закат сначала шел, как разбуженный посреди зимы еж – сонный и колючий. Уже за воротами встретились с Щукой, щедро поплескавшим на соседей из ведра и едва не схлопотавшим за это затрещину от старосты.

Переговаривались шепотом, Закат отчаянно зевал, осовело оглядываясь. В поле вышли все мужчины деревни, начиная с круглолицего Колоса, недавно получившего от отца первые штаны, и заканчивая древним полуслепым Мхом. Тер глаза сонный Пай. Не было только Светозара, и Медведь, заметив, как оглядывается Закат, шепотом пояснил:

– Что свет не видит, то и запретить не может.

Закат непонимающе улыбнулся. Он чувствовал себя подростком, впервые допущенным к таинству взрослых, непонятному, но интересному и почему-то важному. Толпа, сгрудившаяся на дороге, выстроилась цепочкой, втянув Заката в свой ряд. Старый Мох, оказавшийся во главе шествия, направился вглубь поля, забурчал, заухал что-то невнятное, тут же подхваченное остальными. Закат старался повторять непонятные звуки и вскоре почувствовал их ритм, то, как начинает в такт биться сердце, как сами по себе подстраиваются шаги под мерное гудение глоток. Это объединяло, делая людей одним целым. Медведь топал перед ним, придерживая колосья, выписывал по полю кренделя вслед за всеми, так что казалось, что они – змея, медленно втягивающаяся в нору.

В центре поля обнаружилась загодя утоптанная площадка. Закат отшатнулся, едва не выпал из цепочки, но она удержала. Ритм, в который он только что бездумно влился, теперь звучал помимо воли, и вместо того, чтобы сделать шаг назад, он шагнул из собственного тела. Оказался на мгновение высоко в небе, взглянул на поле сверху. Потрясенный, узнал знак, который нарисовали их шаги – корону с изогнутыми зубцами. Люди хороводом стояли в центре, на месте крупного рубина в оголовье. Закат, вернувшийся в самого себя, вцепился омертвевшей рукой в оникс. Он понимал – и не мог поверить.

Третий день третьей луны. Шестой день шестой. Девятый девятой. Двенадцатый двенадцатой. Он это придумал, придумал так давно, что успел забыть. Придумал тогда, когда еще мог управлять ветрами, когда над Черным замком распахивались черные крылья, когда подчиненный дракон изрыгал пламя на неугодных.

Третий день третьего. Шестой день шестой. Девятый…

Я дарую вам хороший урожай, если вы выполните мой указ.

Сколько же лет это продолжалось? Как долго он мог исполнять договор, что традиция укоренилась настолько прочно, и даже сейчас, когда Темный Властелин не может и пылинки взглядом шелохнуть, они продолжают выполнять его приказ?

Он оглядывался, всматриваясь в ставшие родными лица. Они работали вместе, жили вместе, им он отдавал сплетенные корзины. Он привык к этим людям, а сейчас… Низкий гул, закрытые глаза, корона, легшая печатью на поле. Даже Пай стоял, мерно покачиваясь, зачарованный старым обрядом, который кончался кровью. Но чьей? Колоса, самого молодого? Мха, самого старого? Или его самого, пришлого чужака?

Его взяли за руки. Мужчины соединяли намеченный знак, вышел в центр древний, весь в морщинах старик Мох, воздел руки к небу. В одной из них мелькнул маленький серп, из тех, какими женщины срезали лесные травы. Гул достиг предела, Закат чувствовал, как звучит вместе со всеми, словно задетая пальцами струна, не выбирающая, петь ей или нет. Резко опустил руки старик, мелькнуло острие серпа в рассветных лучах, обагрилось кровью.

Закат смотрел на капли, бегущие по пальцам Мха, падающие на землю, и пытался отдышаться. Серп передали по цепи, чиркая по мизинцам, смешивая кровь на лезвии. Медведь поддержал улыбающегося старика, помог перевязать неглубокую царапину на ладони. Закат даже не заметил, как повторил за другими обрядовый жест, стряхнул на землю каплю крови. Щука одобрительно хлопнул его по плечу, шепнул на ухо:

– Ну что, теперь ты мне и по крови брат.

Закат только улыбнулся с растерянным облегчением. Ему было стыдно. Всего на миг, но он поверил, что эти люди могут совершить зло.

С поля выходили такой же цепочкой, чтобы не топтать лишнего. Кто-то смеялся, весело переговаривались, шутливо толкая соседа в плечо, хныкал Колос, сильнее необходимого уколовшийся серпом. Его добродушно утешали.

В сарае у кромки поля стояли загодя сложенные косы. Вручили одну и Закату – с наспех вытесанным занозистым древком, но крепкую и остро наточенную. Ручка оказалась точно на уровне пояса, так что оставалось только удивляться, как Лист ухитрился угадать рост без мерок.

Люди снова выстроились в линию, теперь вдоль поля. Рядом оказался Колос, которому отец, рыжебородый кузнец Гвоздь, деловито рассказывал, как косить. Закат попробовал незаметно прислушаться, но к нему самому подошел Медведь. Показал, как обмотать ладони полосами ткани, чтобы не стереть непривычную кожу, как держать инструмент, что надо не руками махать, а поворачиваться всем телом, и не глядеть под ноги.

Солнце поднялось высоко над лесом, когда из деревни пришла вторая толпа. Среди женщин и маленьких детей свечкой торчал растерянный Светозар. Подошла к мужу Горляна, передала из рук в руки хлеб, испеченный из последней прошлогодней муки. Сказала напевно:

– Принимай еду, отдавай косу. Утренним есть, дневным работать! Навались, девчонки!

Закат думал, что к нему подойдет Дичка, или еще кто-нибудь из девиц, ради начала жатвы нарядившихся в длинные белые рубахи с вышивкой, но раньше других подошел Светозар. Улыбнулся чуть натянуто, передавая тючок с завтраком.