Скотт Оден - Стая воронов

Ее сморила усталость; Этайн зевнула. Ее сознание медленно меркло под мягким натиском сна, и вскоре она, несмотря на все усилия, поддалась. Уже почти заснув, она кое-что поняла: ведь данная под принуждением клятва, клятва язычнику – и не клятва вовсе. Господь меня простит.

Окутавшие ее сны – сны о падающем к ее ногам безголовом теле ее тюремщика – согрели ее совсем не христианским теплом…

Гримнир работал веслами, будто заведенный стальной механизм. Мускулы слегка ныли от усталости, но лишь когда он сам обращал на это внимание. Не было времени ни на слабость, ни на отдых – Гифр, брат его матери, показал Гримниру, что бывает, если поддаться сиюминутным желаниям тела. Пф! Он по-своему любил этого ублюдка, но Гифр чересчур охотно потакал своим прихотям. Отдых порождает лень, за ленью идет тоска – а, наступая ей на пятки, плетется черная овца смерти. Недуг оркнеев: их не брал ни один яд, не валила ни одна болезнь, но если они давали слабину, то вес прожитых лет подкашивал их, словно чума.

Гримнир же следовал примеру своего отца. Балегир Одноглазый отдыхал лишь раз в декаду, и то неохотно. Дни свои он занимал тем, что плел интриги, творил козни и обагрял землю кровью врагов. А что хорошо для отца, то сойдет и для сына.

Не переставая грести, Гримнир вернулся к более насущным проблемам. Жалкие вонючки-рыболовы шли по его следу, будто свора собак. Ни один смертный не мог тягаться с Гримниром в зоркости, и он уже видел пену под килями двух самых больших лодок, плывущих за ними следом. До них около мили, прикинул он, а еще в миле позади ловчей сетью раскинулись лодки помельче. Гримнир насчитал в двух ведущих лодках по три гребца, еще по одному сидело на румпеле – они знали это озеро не хуже, чем лоно своих жен.

Жалкие ублюдки! Гримнир не переставал гадать, как они узнали, куда он поплывет. Но вряд ли кто-то из самовлюбленных мерзавцев и впрямь что-то знал. Они «чуяли нутром» – по крайней мере, так им хотелось думать. А Гримниру это было известно наверняка. Он слышал. Каждый раз, как он опускал весла, по воде неслась рябью призрачная песнь сьйоветтир , которая указывала проклятым данам путь так же ясно, как если бы сам Гримнир поднялся и размахивал в воздухе факелом. У сьйоветтир , этих морских тварей, была длинная память, и они люто ненавидели его народ.

Гримнир харкнул в воду.

– Ловите, – проворчал он на своем родном языке. – Хлебните и поймете, что я от семени Балегира. Ведите ко мне этих глупцов – ваше озеро станет соленым от их крови.

На миг песнь сьйоветтир затихла, но тут же возобновилась с новой силой; Гримнир рассмеялся. Его весла взрезали водную гладь. Он был не по зубам этим трем бледнокожим дурням, которые за ним гнались. Он даже не сомневался, что первым достигнет берега. А уж когда достигнет, то по-своему разберется с этой целующей кресты падалью!

Гримнир ощерил зубы в мрачной усмешке и стал грести еще усерднее.

«Найди меня, Ньял Рыжий, сын Хьялмара, убийца принца Эотреда из Вэрхэма, Бич Эксетера. Найди меня, если того хочет Бог».

Услышав этот призыв, Ньял сорвался с шаткого моста, ведшего к небесам. Он видел далекие зеленые поля Рая, раскинувшиеся над пропастью Смерти, видел, как сверкают покрытые снегом горные вершины; он слышал, как воины его народа, братья по оружию зовут его на холодном ветру, приглашая сесть с ними за стол Всеотца. Слышал – но не мог откликнуться на зов. Искра жизни, слабая, как затухающий уголек, тянула его обратно.

«Найди меня, Ньял Рыжий, сын Хьялмара. Найди меня».

Знакомый голос. Он принадлежал женщине – но не его жене, ведь он поклялся служить… Кому? Точно, пронзенному богу. Одину? Скорее всего, ведь Всеотец однажды на девять дней пригвоздил себя к Иггдрасилю, чтобы познать таинство рун. Он служит Одину, а женский голос, который взывал о помощи…

«Найди меня».

– Этайн, – застонал он, вспомнив худенькую рыжеволосую девушку, которую он нашел на руинах Эксетера.

Он вновь чувствовал вес своего тела, тяжелого, вялого, словно вытесанного из камня, на котором он лежал. Мышцы взорвались болью, стоило лишь пошевелиться – кисти рук, локти, плечи. Горло будто превратилось в один сплошной синяк, лицо горело огнем. Как? ..

Скрелинг , – вспыхнуло в мозгу. Ярость отогнала прочь агонию. Скрелинг! Чума на них, на весь их жалкий род – и все же он заключил с одним из них договор вместо того, чтобы раздробить ему башку! Повел себя как дурень, и вот благодарность за это!

Ньял медленно повернулся на бок, сжал зубы, давя тошноту. Ткань спала с его лица. Один глаз заплыл и не открывался – он открыл второй. Сквозь трещину в потолке пещеры пробивался тусклый серый свет. В полумраке было видно разбросанные по полу вещи, одежду, свитки пергамента и две перевернутые корзины. На месте костра лежали холодные уголья.

Он поднялся на четвереньки. Хотя при каждом движении тело пронзала боль, все кости, кажется, остались целы. Голова плыла. Таща за собой одеяло, Ньял дополз до ступенек и сел. Накинул на дрожащие плечи шерстяное полотно.

Он не помнил, как оказался в пещере и где она была. Не понимал, как умудрился пойти на мировую с треклятым скрелингом и почему позволил мерзкому ублюдку – как там его звали? Гримнир? – себя одолеть. Но он нутром чуял, что должен был беречь Этайн, охранять ее. А вместо этого почти позволил негодяю себя убить – и улизнуть с девушкой!

«Найди меня».

Ньял спрятал лицо в ладонях. Она точно осталась жива, скрелинг что-то хотел от нее, но что? Куда он пошел? Куда?

В израненной голове Ньяла что-то вспыхнуло. Он поднял голову, выловив из мешанины воспоминаний нужное имя: Бьярки Полудан.

– Англия, – произнес он. – Он отправился в Англию.

Ньял Рыжий, сын Хьялмара, убийца принца Эотреда из Вэрхэма и Бич Эксетера, поднял с земли длинную деревянную щепку и встал. Одеяло упало с его плеч. Он знал, что скрелинг размозжил кость над его правым глазом; знал, что, скорее всего, больше никогда не взглянет им на мир. Но еще он знал, что он человек Одина. Эта жертва была уместна.

– Всеотец! Взгляни на меня, великий Один! Направь мою месть! Вверяюсь в твои руки! Один!

Сжав зубы, Ньял вытянул руку и воткнул щепку в свой правый глаз.

Пронесшийся по пещере на пути к Роскилле рев был ревом раненого дракона.

Лодка двигалась по-другому – и это разбудило Этайн. Со смутным волнением она поняла, что лодка больше не баюкает ее тихим покачиванием, и теперь они подпрыгивают на воде вверх-вниз, словно поплавок. О борта лодки била волна. Этайн открыла глаза.

Она все еще лежала на дне, у передней банки, а одеяло из парусины было таким же плотным и теплым. До рассвета оставалось совсем немного: воздух был спокоен и холоден, он пах снегом. Этайн подняла голову, ожидая увидеть темный контур спины Гримнира на фоне звездного неба. Но его скамейка была пуста. Девушка оглянулась и с испугом поняла, что она в лодке одна. Она откинула парус и встала.