Скотт Оден - Стая воронов

– Захлопни пасть, мерзкий ядовитый змей! – заорал Ньял. Лишь древние узы гостеприимства удерживали его от того, чтобы сжать руки на глотке Гримнира. – Возвращайся во тьму и молись своим вонючим богам, чтобы в следующую нашу встречу я не раскроил топором твой жалкий череп! Она под моей опекой, и я сделаю все, чтобы ее защитить! Я лучше умру, чем позволю ей навредить! – он оттеснил Гримнира плечом.

– Да будет так! – усмехнулся тот.

Быстрый, словно змей, он накинулся на дана и пнул его под левое колено; нога подогнулась. Удар подкосил Ньяла. Прежде чем он успел подняться – прежде чем успел понять, что происходит, – на его спину, прямо между лопаток, обрушился еще один удар. Ньял упал лицом на камни. Воздух с шумом вышел из легких.

Дан хватал ртом воздух. Он попытался вдохнуть, подняться, дать отпор. Гримнир ему этого не позволил. Не прикоснувшись к саксу, он прыгнул на Ньяла, оседлал его широкую спину и вдавил его голову в каменный пол пещеры. Хрустнули хрящи, из разбитого носа хлынула кровь. Не видя ничего сквозь слезы и рыча от ярости, Ньял забился, словно раненый зверь, и вскинулся. Вцепился в Гримнира. Если бы он только мог дотянуться…

Но Гримнир был безжалостен. Он крепко держался на спине Ньяла и наносил по его голове удар за ударом. Ньял выгнулся. Он сделал еще одну попытку подняться, по его разбитым губам потекла кровавая пена. Грубый кулак Гримнира опустился еще раз, раскроив бровь и попав по уязвимому мягкому виску. Колени Ньяла подломились, дав Гримниру преимущество в силе и весе. На горле Ньяла сомкнулась железная хватка, заглушая последний мучительный вопль.

После прошедшей бури в Зеландии наступило пронзительно ясное утро. Женщина, называвшая себя Эйданом, – а это действительно была женщина, мастерски скрывавшаяся под личиной розовощекого юноши, – приложила ладони ко лбу козырьком и посмотрела назад, на дорогу, по которой шла сюда вчера. Она представила себе волны, бьющие о берега Тюленьего рифа, где они сошли с корабля, плывущего на Борнхольм, остров в Балтийском море. Впереди, за кустарниками и деревьями, сверкали синие фьорды, пронзающие насквозь сердце Зеландии, а южнее, слева от девушки, на несколько сотен футов вперед тянулись холмы, за ними – лесистая низина. Над горизонтом поднимались клубы дыма – там лежали обжитые людьми земли, стояли деревни.

Дул чересчур холодный для этого времени года ветер, и девушка дрожала, несмотря на яркий солнечный свет; она кое-как спустилась по склону холма к изрезанной колеями дороге. Оставленные вчерашним дождем лужи еще не высохли и покрылись по краям кромкой льда. Девушка обнаружила в грязи свежие следы копыт и поняла, что осел, по милости Божьей, не успел убежать далеко.

Животное стояло на опушке леса, запутавшись поводьями в терновнике. Когда девушка подошла, осел дернул ушами и прижал их к голове. Он был напряжен. Испуган. Тихим голосом она начала успокаивать его, словно дитя, вместо того чтобы обрушить на голову упрямой скотины громы и молнии небесной кары, которую та заслужила. Ей удалось взяться за недоуздок. Высвободив веревку из плена терновника, она заметила нечто странное. Края пеньки не выглядели погрызенными – скорее перерезанными. Как и ремень, которым вчера стреножили осла.

Девушка сразу заподозрила в проделке Гримнира. Она вспомнила, как он сидел и с самодовольным видом точил сакс. Но зачем? Зачем он пытался отогнать их осла? Совершенно непонятно…

И вдруг она услышала сквозь порывы пронизывающего ветра отчаянный крик, словно рычание раненого зверя.

Норовистый осел испуганно дернул веревку и вырвался. Девушка покачнулась и, не устояв, упала коленями на покрытую инеем тропинку. В ладони впились камни. Осел унесся куда-то в направлении Роскилле. Еще один крик оборвался на высокой ноте, и взгляд девушки метнулся ко входу в пещеру; она узнала того, кто кричал, и побледнела.

– Боже милосердный, – прошептала она.

С трудом поднявшись на ноги, девушка побежала вверх по склону и нырнула в заросли боярышника.

– Ньял?

Глаза не сразу привыкли к темноте. Она спускалась по ступеням на ощупь, держась одной рукой за стену.

– Ньял!

Но от увиденного во мраке у озерца она начала хватать ртом воздух. Гримнир сидел на спине Ньяла, сомкнув пальцы у него на горле и по капле выжимая из него жизнь. На лице скрелинга застыло ликование дикаря.

– Господь Всемогущий! Нет!

Но едва ступив на дно пещеры, она уже поняла, что опоздала. Крепкие руки Гримнира дрожали и сжимались, он впечатал Ньяла лицом в землю и вскочил на ноги. Схватил Ньяла за плечо, перевернул его на спину. Девушка, называвшая себя Эйданом, громко вскрикнула при виде окровавленного лица, сломанного носа и заплывшего глаза дана. Еще больший ужас вызвал у нее раздувшийся, как у висельника, язык и остекленевший взгляд выпученных глаз. Девушка кричала, потому что уже поняла: Ньял погиб.

Гримнир вскинул голову и издал ужасающий победный клич – нечестивый злорадный вопль убийцы. Когда эхо омерзительного звука стихло, взгляд сверкающих красных глаз уперся в девушку.

– Подкидыш, – прошипел он.

Ноги задрожали и подломились. Зачем бежать? Куда ей идти? Кто защитит ее от чудовища, если это не удалось даже свирепому Ньялу? «Веруй в Господа», – шепнул внутренний голос. – «Веруй во Всевышнего». И девушка, стоя на коленях, осенила себя крестом и склонила голову.

– Я… я пшеница Божия: пусть измелют меня з-зубы зверей… Я иду вслед за Господом, Сыном истинного Бога Иисусом Христом. Ж-желаю умереть во славу Х-христа…

Гримнир за пару шагов преодолел расстояние между ними; девушка пискнула, когда он схватил ее за шею и с силой прижал к стене. Пальцы на горле не дали ей вскрикнуть, перед глазами заплясали огни.

– Вам, христоверам, так не терпится скорее помереть. Окажи своего любимому Распятому Богу услугу и встреть смерть на ногах. Пусть ублюдок отработает свой хлеб!

Свободной рукой Гримнир залез ей под одежду. Она попыталась вывернуться, отбиваясь и царапаясь. Когда пальцы коснулись ее естества, ей стало дурно. Но этим все и закончилось. Гримнир убрал ладонь и поднес к глазам пальцы. Они были влажные от крови. Ее лунной крови.

– Думаю, мы друг друга поняли, – рыкнул Гримнир, нарисовав испачканным пальцем Око у нее на лбу. – Я знаю, кто ты. Я поставил на тебе ту же метку, что и на этой пещере, маленькая тупица. Я убил твоего покровителя. Теперь ты моя. Так как тебя зовут? По-настоящему.

– Эт-тайн. Меня зовут Этайн.

Гримнир кивнул и отпустил ее; девушка сползла на холодный пол, утирая лоб и всхлипывая, а он подошел к корзинам и начал копаться в их с Ньялом вещах, словно в военных трофеях. Он отложил в сторону еду, сунул за пазуху несколько монеток, завернутых в старую рубаху Ньяла, и, сломав их резной крест, отправил его к хворосту. Свитки и книги он небрежно откинул, распотрошил связку отличного пергамента, который они несли в дар отцу Гуннару из Роскилле, зато осторожно положил рядом с едой два маленьких глиняных сосуда с чернилами.