Соман Чайнани - Школа Добра и Зла. Мир без принцев

– Самое время избавиться от этой ерунды! Все остальные давно уже это сделали.

Она снова принялась резать лук, орудуя ножом еще быстрее, чем прежде.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросила Каллиса, услышав, что дочь шмыгает носом.

Агата смахнула с глаз слезы:

– Это от лука.

Дождь закончился, но холодный осенний ветер носился по кладбищу, освещенному лишь двумя с трудом удерживающими пламя факелами над лязгающими воротами. Когда Софи добралась до могилы, ее мышцы сводило, а стук сердца отдавался в ушах, словно умоляя ее держаться от этого места подальше. Капельки пота заскользили по ее спине, и она, зажмурившись, упала на колени в траву и грязь.

Она никогда не смотрела на это. Никогда.

Сделав глубокий вдох, Софи отважилась открыть глаза. Она с трудом смогла различить изображение бабочки, почти стертое временем. Бабочка взмахнула крыльями и застыла над нанесенными на надгробный камень словами

Два камня поменьше, оба неподписанные, жались к камню ее матери, словно два крылышка. Пальцы Софи в безупречных белых перчатках начали выдергивать мох из трещин на одном из камней, порядочно заросшем за годы забвения. Пока она вычищала плесень и сорняки, ее уже сильно испачканные перчатки наткнулись на глубокие выемки в камне, явно кем-то намеренно нанесенные, а не просто оставленные беспощадным временем. На камне было что-то выгравировано. Она пригляделась…

– Софи?

Девочка обернулась и увидела приближающуюся Агату, закутанную в драное черное пальто и вооруженную подтекающей свечой в соуснике.

– Моя мама увидела тебя из окна.

Агата опустилась на землю рядом с Софи и поставила свечу напротив могил. Софи долго молчала, прежде чем заговорить.

– Он думал, что это была ее вина, – наконец сказала она, не сводя глаз с двух неподписанных могильных камней. – Два мальчика, оба родились мертвыми. Как еще это можно было объяснить?

Она заметила, как из темноты выпорхнула синяя бабочка и уселась в трещинку на обветшалом надгробии ее матери.

– Все доктора в один голос твердили, что она не сможет больше иметь детей. Даже твоя мать была того же мнения, – Софи замолчала на секунду и едва улыбнулась синей бабочке. – Но однажды это все-таки случилось. Она была так слаба, что никто и не думал, что беременность продлится долго, однако ее живот продолжал расти. «Чудесное дитя» – вот как старейшины назвали его. Отец сказал, что назвал бы его Филипом. – Софи повернулась к Агате: – Вот только девочку Филипом назвать нельзя.

Софи снова замолчала, ее лицо затвердело.

– Она любила меня, несмотря на то, какой слабой я ее сделала. Не важно, сколько раз она видела, как он заглядывает домой к ее подруге и остается там. Софи старалась сдержать слезы: – Онора ведь была ее подругой, Агата. Ее лучшей подругой! Как она могла?!

И она горько заплакала, закрываясь грязными перчатками.

Агата опустила глаза и не проронила ни слова.

– Я видела, как она умирает, Агги. Разбитая и преданная, – Софи отвернулась от могилы. – А сейчас он получит все, что хотел.

– Ты не можешь ему помешать, – мягко сказала Агата, коснувшись ее плеча.

Софи сбросила ее руку:

– И позволить ему выйти сухим из воды?!

– А у тебя есть выбор?

– Ты все еще думаешь, что свадьба состоится? – Софи взвизгнула: – Послушай!..

– Софи…

– Это он должен был умереть! – щеки Софи вспыхнули от гнева. – Он и его маленькие принцы! Тогда я буду счастлива в этой тюрьме!

Ее лицо налилось кровью, и у Агаты мороз пробежал по коже. Впервые после их возвращения домой она увидела смертельно опасную ведьму, таящуюся в ее подруге и жаждущую вырваться на свободу.

Софи заметила, как в глазах Агаты мелькнул страх.

– П-п-п-прости меня… – заикаясь, промолвила она и отвернулась. – Я не знаю, что на меня нашло…

Ее лицо смягчилось, и стало заметно, что девочке стыдно. От ведьмы не осталось и следа.

– Я скучаю по ней, Агги, – прошептала Софи, вся дрожа. – Я знаю, мы обрели свое «долго и счастливо». Но я до сих пор скучаю по своей матери.

Агата, поколебавшись, все-таки дотронулась до плеча подруги. Софи потянулась к ней, и Агата крепко обняла ее.

– Как бы я хотела увидеть ее снова! – твердила Софи сквозь слезы. – Я бы все сделала для этого! Все!

Старые башенные часы пробили десять раз, и между каждым ударом врывались громкие страдальческие стоны. Прижавшись друг к другу, девочки различили силуэт старого мистера Довиля, который катил тележку с остатками книг из своей закрытой лавки. Каждые несколько шагов он останавливался передохнуть, едва справляясь с тяжестью никому не нужных сказок, а затем вновь продолжал путь. Девочки смотрели на него, пока он не скрылся за углом и не затих унылый скрип его тележки.

– Я не хочу кончить, как она, одинокой и… забытой, – выдохнула Софи. – Она повернулась к Агате, пытаясь улыбнуться: – Но ведь у моей матери не было такой подруги, как ты! Ты бросила принца ради того, чтобы мы были вместе. Разве я могу сделать кого-то таким же счастливым? – ее взгляд затуманился. – Я не достойна тебя, Агата. Серьезно, не достойна. После всего, что я натворила.

Агата молчала.

– Кто-то добрый позволил бы этой свадьбе состояться, правда? – Софи мягко гнула свою линию. – Кто-то такой же добрый и хороший, как ты.

– Уже поздно, – сказала Агата, поднимаясь. Встав, она протянула руку Софи.

Софи смиренно протянула свою:

– Мне еще нужно найти походящее платье на свадьбу.

Агата выдавила улыбку:

– Видишь? Во всем есть свои плюсы.

– Конечно, я должна выглядеть лучше, чем невеста! – Софи уже неслась впереди подруги.

Агата фыркнула и схватила факел, висевший на воротах:

– Погоди, я провожу тебя домой.

– Как мило, – сказала Софи, не останавливаясь ни на секунду. – Так я смогу дольше наслаждаться запахом лукового супа, который ты ела на ужин.

– Лукового супа с ящерицами, если быть точной.

– Я правда не понимаю, почему мы дружим.

Две фигуры, будто прилипшие друг к дружке, прошли сквозь жалобно скрипнувшие ворота; свет факела обрисовал две длинные тени на заросшей травой тропинке.

Когда силуэты подруг растворились в ночи, порыв ветра, пролетев через все кладбище, раздул пламя свечи, стоящей в грязном соуснике. Пламя росло и росло, и вот уже стала видна синяя бабочка, так необычно устроившаяся прямо на памятнике. Затем огонек свечи набрался сил и осветил орнамент на надгробиях двух маленьких безымянных могил. На каждом было выгравировано по лебедю.

Один был белый.

Другой черный.

Ветер с ревом пронесся между могилами и затушил свечу.