Дмитрий Манасыпов - Порох и соль

Лисс перестала заниматься его, Хорне… такелажем. Шлепнула по нагло потянувшимся рукам. Села, откинувшись на спинку кровати. Старой-доброй баронской кровати, с резными украшениями, привезенной дедом Хорне из похода на магистратуру Шварценхаффен. Спинка скрипнула, благородным звуком красного дерева.

– Они опасны, эти лысые серые святоши… Моих братьев и сестер не отыщешь на юге. Их сожгли почти всех.

Хорне не ответил. Мир менялся. Места альвам находилось все меньше.

– Тебе не кажется, что мы продешевили, шкипер?

Так-так… стукнула трость в голове Хорне. Лисс очень легко превращалась из тягучей и невыносимо прекрасной мечты в свою настоящую реальность. Холодного, опасного и острого, как ее рапира, старшего помощника "Мариона". И очень-очень часто делала это вовремя и верно. Как бы не хотелось…

Хорне кашлянул. Ночь длинная, вино не закончилось, радуйся жизни, шкипер.

– Не кажется. Я уверен в этом. Что общего между дворянами Доккенгарма и аристократами Бретоньера?

Лисс не ответила, лишь усмехнулась.

– Значит, мы с тобой в такой паутине, где пауков несколько. Знатная девчонка и идти в Сеехавен… Мутное дело, само собой.

– Что будем делать?

Хорне встал, привычно лапнул собственное бедро, ожидая боли. Но она пожалела, лишь чуть куснула оставшиеся и плохо сросшиеся мышцы. Прохромал к окну, глотнул воздуха. Подоконник, широкая сланцевая доска, холодила ладони.

Дерево в Стреендаме мало и оно дорого. Камня куда больше. Да и удобнее же строить из него, холодного, прочного и не горючего. С такими соседями, как у вольного города на взморье, это весьма насущный вопрос.

– Возьмем груз и идем в Сеехавен. Длинное море узкое, потеряться сложно, но это море…

– Мы там должны, Хайни. – Лисс сейчас смотрела на него. Ее глаза Хорне всегда ощущал кожей, острыми мурашками, бегающими по ней. – Ты же помнишь.

Он помнил. Они должны, это верно. Еще один долг, что не закроешь, открыв сундук или кошель.

– Прорвемся, не впервой. И сыграем, если будет нужно, с этим щенком и всей его родней, решившей провернуть свои фокусы с нашей помощью. У нас есть флейкк, команда, сталь и порох. И у нас с тобой есть мы.

Лисс не ответила. Да и не стоило. Хорне знал это и так.

Мар-ши ветрены, своенравны и свободны. Морские альвы страшны в бою, прекрасны в любви и невыносимы в обычной жизни. Это знают все. Об этом рассказывают сказки детям. Об этом маленькому Хорне рассказывала тётка, единственная старшая родственница, оставшаяся у него. Хорне любил слушать сказки, любил представлять альв-ярлу, прекрасную, тонкую, пояс ладонями обхватишь и облитую серебром парчи. И даже мечтал о…

Выросший хмурый Хорне не любил вспоминать детские мечты. И взамен ярлы в невесомой ткани у него случилась Лисс. И он верил ей как себе. Мар-ши стояла на палубе с ним еще с дела "Дикого Кота". И если уходила, то все равно возвращалась. Надежная, опасная, близкая.

А смотреть на нее и любоваться? Хорне любил ее в кожаной вонючей штормовке и шляпе-зюйдвестке. В абордажном жилете и сорочке, багровой от запекшейся крови. В платье из той самой, прямо рыбья чешуя, серебристой парчи, больше открывающее, чем прячущее. И любил ее без одежды.

– Шкипер, как всегда, прав и суров, – Лисс явно усмехнулась, – хорошо. Мы идем на Зеркальное озеро, через Длинное море, зная, что нас считают пешками и понимая, что драки не избежать. Блоддер им в задницу, всем и каждому. Ты прав, Хорне. А теперь, будь так добр, вернись к женщине. Ибо красивых и чертовски грешных женщин, особенно таких дочерей зла, как я, нельзя оставлять одних надолго. Ибо грех точит меня изнутри и не дает заснуть. А молиться я не люблю. Как там твой бушприт?

Лунное серебро стекало по ней, мягко и ласково. Кралось по узкому сильному смуглому корпусу ее собственного корабля с дивными обводами. Пряталось в рассыпанном по подушке льне шелковых парусов и совершенно не скрывало идеально изогнутой кормы.

Хорне вздохнул, понимая, что может даже стар для нее. Но точно не сегодняшней ночью.

Зелено-стальные волны бьют по каменным клыкам в узких проливах-шхерах с самого сотворения тверди. Ведь море было раньше земли, да-да, каждый знает.

Серое, тянущееся вдоль Оловянных островов и Западного номеда империи Безант. Стальное, зеркалом блестящее бликами низкого северного солнца, омывающее Норгейр, Нордиге, магистратуры и вольные города Стреендам с Бурке. Снежное, усыпанное ледяной накипью-шугой и белоснежно-алмазными плавающими горами, где хозяев два – Доккенгарм и Абисса.. Три северных моря суровы и не прощают ошибок. Холодная вода хлещет черные камни фьордов и шхер, выбрасывает измочаленную древесину. И твердые замерзшие останки моряков. А дальше… А дальше они плотно упираются во Льды и суровое Темное.

…Волынка тоскливо и гордо выводила песню. Волынщик, рыжий как пламя, старый Хо-Бард, старался. Сидя на своей высокой тачке, безногий и одноглазый, как всегда в клетке килта и пледа, выводил свои странные мелодии. Он уважал того, кого ему выпало провожать в последний путь, да и ноги с глазом потерял на его корабле. Там Хо-Бард тоже играл, еще совсем молодой, двадцать лет назад. И его кожаный мешок с трубками, снятая козья шкура и обточенные дудки из рыбьей кости, сейчас пел над зелено-серыми волнами, провожая в последний путь старого друга.

Звук резал слух непривыкших женщин, привезших с юга, в деревянном ящике, деда. Хайни Хорне знал стоимость красных досок, покрытых темными вьющимися полосами, крепких как железо и легких как пух. Мальчишка плевать хотел на мысли странных теток в бело-черных хламидах, изумленно смотрящих на него. На внука, переложившего высохшее тело деда на златотканное покрывало, бывшее в дедовских вещах и тут же сгрузившего гроб в тачку. Мертвым не все равно, да, Хайни знал это. Вот только у него никого не осталось. И почти ничего.

Сестры ордена святой Виргинии привезли в Стреендам не кости, утонувшие в коже и сукне старой одежды шкипера, нет. Они привезли с собой мертвое будущее Хайни.

Гробину худой носатый подросток с бешеными серыми глазами загнал столяру. Но не просто столяру, а басу Хервину, мастеру с золотыми руками и такими же заказчиками. Загнал не продешевив, торговался как проклятый, выручив десяток полновесных серебряных "кораблей". Хватило на проводы с пивом и мясом, осталось на волынщика с Норгейра, так уважаемого дедом. Калека не должен играть бесплатно, как бы того ему не хотелось. Ведь он провожал не просто моряка.

Старый хрыч, Хоссте Хорне Кишки-Вон, наконец упокоился на дне родного Стального моря. Лег в воду, жадно лизнувшую полотно паруса, обшитого дратвой. Да-а-а, тетки в черно-белом смотрели на внука, не уважавшего деда, как на сумасшедшего.