Виктор Точинов - Сила обстоятельств

«Зачем же они нанимали меня, имея этакую изощренную в магии девчонку?»

Мысленный вопрос был риторическим, а ответ на него стал неважным, – между мною и уцелевшим от черноты пятачком серого неба появился багор.

Самый обычный багор – древко, хищный изгиб острого крюка – такими вилланы весной вылавливают из вздувшейся от половодья Луайры бревна, доски и прочие деревянные обломки, принесенные течением. Или выуживают ведра, упущенные в колодец. Возможно и другое применение, – например, прикончить сбитого с ног Алого плаща… Ладно, пусть бывшего Алого плаща. Все равно обидно и глупо: точку в карьере поставит не благородный меч, не пика, не стрела, даже не секира палача, – а незамысловатое крестьянское орудие.

Возмутившись такой жизненной несправедливостью, сознание покинуло меня окончательно.

Не стало ничего.

Окончательно я пришел в сознание на четвертый день после того, как спустился в пещеру вэйверов (разумеется, точная дата стала мне известна значительно позже).

Открыл глаза. Сверху деревянный потолок. Снизу белое и мягкое. Попытался сообразить: где я, что со мной происходит, как вообще я сюда попал…

Память сохранила события, последовавшие за возвращением из подземного логова: разговор со сьером видамом, получение от него платы… Стычка с вилланами, решившими расплатиться на свой манер, тоже помнилась неплохо, хоть и было в ней с преизбытком странного…

Но что случилось потом? После магической атаки, ставшей полной неожиданностью? Что-то происходило, однако о моем пассивном участии в событиях сохранились лишь крохотные обрывки воспоминаний. Клочок серого неба и нависший надо мной хищный крюк багра… Кромешная тьма, мягкий стук копыт по немощеной дороге… Снова тьма и голоса на незнакомом языке, звучавшие надо мной… Боль, резкая пронизывающая боль в левом бедре…

И всё. Больше ничего не вспоминалось, как я ни терзал память. Ладно… Кто-то же меня доставил сюда из леса – он и расскажет, что да как.

«Сюда – это куда?» – спросил я сам у себя.

Деревянный потолок над головой никак не мог принадлежать жилищу вилланов – слишком высокий, слишком чистый, ни малейшего следа копоти от очага. И лежал я, кажется, на тюфяке, набитом чем-то мягким, а тот – на кровати. Вилланы к таким излишествам не привычны, спят на лавках, а то и прямо на земляном полу, навалив на него кучи старого тряпья. Да и зачем бы вилланам везти меня, полуживого, к себе? Добить, либо бросить умирать в лесу, – вот самые правильные действия после того, что они натворили.

Очевидно, не добили… Сдернули повязки с ран и оставили истекать кровью. Логично… Следов магического удара на моем напичканном заклятьями теле никто бы отыскать не смог, – и любой эшевен по уголовным делам вынес бы вердикт: смерть наступила от ран, нанесенных клыками вэйверов.

Очевидно, все так и происходило. Но кто-то подобрал меня раньше, чем сработал план жадных глупцов. Кто? Зачем-то решил вернуться мессир видам, или послал кого-то из своей свиты?

Бесплодные догадки надоели. Я попробовал повернуть голову и разглядеть хоть что-то еще, помимо потолка. Удалась попытка отчасти, голова казалась насаженной на сильно заржавевший шарнир, – но теперь вместе с потолком я мог разглядеть и часть деревянной стенной панели… Потемневшее дерево с незамысловатой резьбой, – так мог быть украшен и городской дом в Сент-Женевьев, и одна из служб замка, и усадьба какого-нибудь зажиточного фригольдера, жили такие в окрестностях в небольшом числе.

Попробовал пошевелить рукой. Она шевелилась – и только. Казалось, кто-то воспользовался беспамятством, и отрубил мою родную конечность, и пришил взамен другую, бесчувственную, набитую тряпьем, – вот она-то и подергивается от движений уцелевшей культи. Сделать такой рукой хоть что-нибудь, – хотя бы откинуть легкое шерстяное одеяло, прикрывавшее меня до груди, – не стоило и пытаться.

Мои телодвижения не остались незамеченными.

– Лежи спокойно, – посоветовал женский голос. – Тебе нельзя шевелиться.

Со слухом творилось неладное… Казалось, слова пробиваются сквозь вату, набитую в уши. Однако я понял, обладательница голоса была в юных годах и говорила с произношением, не характерным для Верхней Луайры. К тому же она упорно не желала попадаться мне на глаза: стояла за изголовьем, вне поля зрения, оттуда и донеслись ее слова.

Попробовал заговорить сам. Не сразу, но язык и губы пришли в движение:

– Где мы?

– Шермезон, фригольд Шермезон.

Она произносила слова мягко, слегка растягивая гласные: «Ше-э-эр», – я попытался вспомнить, где слышал такой акцент, и не вспомнил.

В Шермезоне мне как-то не случилось побывать за те четыре месяца, что я провел в здешних краях, но название показалось знакомым, – кажется, в каком-то застольном разговоре упоминалась судебная тяжба между дальними родственниками умершего и бездетного хозяина фригольда, закончившаяся тем, что владение выставили на торги. Значит, кто-то выкупил…

Попытка спросить что-нибудь еще была немедленно пресечена:

– Говорить тебе тоже нельзя. Сейчас я дам лекарство, ты его выпьешь и снова уснешь. Бабушка сказала, что тебе нужен сон и ничего больше.

Ну, раз сама бабушка сказала… Старушка, кем бы она ни была, права: не умер до сих пор, – значит, выкарабкаюсь. Спать и не мешать исцеляющим заклятиям делать свое дело, – лучшее, что можно придумать.

Я почувствовал, как бабушкина внучка что-то делает с моей подушкой, верхняя часть тела пришла в наклонное положение, – теперь, кроме стены, я мог видеть и спинку кровати…

Потом в поле зрения появилась рука со стаканом синего непрозрачного стекла. Кисть тоненькая, на пальцах ни единого колечка, даже самого простенького… Действительно совсем девчонка? Или девушка хрупкого сложения? Вывернуть голову и разглядеть сиделку не удалось, заменявший шею шарнир окончательно заржавел.

– Пей.

Стакан придвинулся к губам, аромат от него шел сильный, терпкий, незнакомый… Такими непрозрачными емкостями, кстати, обожают пользоваться отравители. И шлюхи, дурманящие клиентов, а затем исчезающие с их кошельками. Мысль была дурная, хотели бы меня здесь прикончить – сделали бы это раньше и без лишней возни, да и не подействует на меня ни одна отрава, известная святым сестрам. Но все же в их знаниях о ядах могли быть пробелы, отравители на редкость изобретательны, а у меня давняя привычка ничего не принимать из чужих рук без проверки, – и я чуть помедлил, прежде чем сделать первый крохотный глоток.

– Пей до дна, там не много. И сразу уснешь.

Я не послушался, перекатывая во рту толику жидкости и ожидая, что правый глазной зуб пронзит короткая болезненная вспышка. Боль не появилась, – ничего, способного повредить жизни и здоровью, напиток не содержал: ни химии, ни магии. Отбросив сомнения, в два глотка я опустошил стакан.