Олег Есаулов - Сумерки Богов

Жрец покачал головой.

– Это ведь не моя история. А тот, кто принял в ней самое важное участие, не любит это вспоминать.

Эльд, опираясь на палку, привстал, и поманил к себе воспитанника. Когда тот подбежал, он зашептал ему на ухо:

– Если бы не этот человек, то маги по– прежнему творили бы свои отвратительные обряды на нашем острове. Ты знаешь его. Он… – Эльд уже собирался назвать имя, как вдруг над ними раздалось громкое, сердитое карканье и к их ногам посыпались камни. Старик и мальчик подняли голову и увидели на остром выступе скалы, большую, черную птицу.

– Тук! Ты что здесь делаешь, старый разбойник? – удивленно воскликнул мальчик.

Ворон, взъерошенный от резких порывов ветра, точил мощный клюв о камень и неодобрительно посматривал на них черными бусинками глаз.

– Странно, он будто сердится. Ну, да ладно. Так о ком ты говорил, а Эльд? – мальчик повернулся и смолк, заметив разительную перемену в старике.

Эльд помрачнел и поспешно засобирался в путь.

Антал попытался разговорить жреца, но тот стал отнекиваться:

– Стар, я стал. Забыл многое. Вспомню – расскажу. А пока, давай лучше уходить отсюда подобру– поздорову. Видишь, что в небе творится? Скоро грянет буря – и не дожидаясь воспитанника, заспешил к тропинке.

Раздосадованный, мальчик обернулся к ворону и погрозил ему кулаком.

– Ты у меня еще получишь старая перепелка! Вечно суешь свой клюв, куда тебе не надо! Точно сварю из тебя суп!

Тук с презрительным видом повернулся к мальчику хвостом. Тяжело взмахнув крыльями, птица взмыла в хмурое небо. Немного покружив, ворон спикировал вниз, в долину, напоследок что– то насмешливо прокричав.

Антал выругался и поспешил за Эльдом, который ловко спускался по узкой тропе. Мальчик решил для себя, что он все равно выпытает у Эльда тайну. Антал догнал старика и они, уже в молчании, продолжали свой спуск. И прежде чем мрак и ливень поглотили горную долину, воспитанник жрецов увидел, как далеко на востоке ослепительный зигзаг молнии прорезал мглистый небосклон и пронзил землю. Анталу даже померещились в огненном всполохе зыбкие очертания высоких крепостных стен.

– Кажется это Эшгер. Не повезло геутам – подумал подросток, достигнув подножия горы – Видать эти барышники чем – то озлобили богов, раз они не пожалели на них одно из своих копий.

В этот раз он оказался как никогда близок к истине.

….

Громовой раскат прокатился гулким рыком над сводами Храма Всематери. Только умолк хриплый голос грозы и в храме вновь был только слышен сердитый треск смоляных факелов и неясный гул голосов.

Верховный жрец Эшгера поднял сверкающий изумрудами посох, с силой ударил им в мраморную плиту пола. Звучное эхо отразилось от мощных колонн, подпиравших своды храма.

Темная людская масса, подобная безликому монстру вздрогнула и отхлынула от алтаря богини – овальной площадки, выложенной из гладкого черного базальта.

Суеверный страх перед могуществом жрецов был еще очень силен у геутов. Верховный жрец, потрясая посохом, громовым голосом прокричал:

– Остановитесь! Опомнитесь! Не чините святотатства на глазах Вашей матери!

Послышался возмущенный ропот и негодующие крики:

– О чем говоришь, Итеррус?! Кто и посягнул на святое, так это гнусные выродки – тироны! Смерть насильникам! Смерть!

Геуты, жаждущие мести, потрясая мечами, топорами, копьями, надвинулись на кучку людей, которые в страхе жались к гигантским ногам – колоннам Всематери. Гранитная статуя богини гордо восседала на каменном троне позади алтаря. Озаренное светом, исходящим от большого, кроваво– красного изумруда, инкрустированного в ее корону, покрытое лавовой краской, гранитное лицо великой матери, зловеще улыбалось.

Итеррус обрушил громы и молнии на головы мятежников, которые собирались пролить кровь тиронов в священном месте.

– Нечестивцы! Опомнитесь! Пока не поздно – отступите! Или вы испытаете гнев богини!

– Неужели, Итеррус, ты не понимаешь, что эти негодяи достойны смерти!– гневно выкрикнул заводила толпы, хмурый бородатый крепыш, с топором в мощной, волосатой руке. На его смуглом лице, ярко сверкали, наполненные лютой ненавистью, черные глаза. Обернувшись к напиравшей сзади толпе, он проревел:

– Слушайте братья! Этим кровососам мало того, что они забирают у нас даже крохи. Наши семьи голодают, пока тироны жируют и набивают свою мошну. Разве это справедливо?!

Свирепый вопль геутов вспугнул птиц, ютившихся под куполом храма. Бородач, хрипло дыша, с ненавистью глянул на белых от страха тиронов и, потрясая топором завопил:

– Так нет, братья! Им этого мало! Они решили забрать у нас самое ценное. Проклятые ублюдки обесчестили наших дочерей! Убьем их, братья! Спасем нашу честь!!

Взбудораженные речью зачинщика восстания – старшины мясников по – имени Кихон, геуты вопили и потрясали оружием, но все – же не решались ступить ногой на священную площадку, на которой имели право находиться только служители богини. В воздухе носились проклятья. Благородные конны – наместники, жались к гигантским ступням Всематери, словно ища у нее защиты от разъяренной толпы.

Никто из них даже не мог предположить, что так чудно начавшийся день мог закончиться кошмаром.

Главный наместник – толстяк Булльфор вспомнил утро, когда охота, устроенная для коннов, завершилась роскошным пиром в замке наместников. Толстяк облизал губы и сожалением подумал, что похотливые молодые соправители помешали ему насладиться кабаном, нашпигованным грибами с картофелем. Не попробовать ему больше нежного мяса косули, поджаренной до золотистой корочки. Да и вместо вина десятилетней выдержки с медовым вкусом ему придется хлебнуть собственной крови. И все это из– за паршивых кобелей, решивших повеселиться с несколькими служанками – геутками. А ведь он предупреждал болванов! Но разве могли они слушать старика при виде юных женских тел? Мог он предотвратить восстание геутов, если – бы тогда отрубил их причиндалы. Но не сделал этого. Вот теперь и расплата за чужие грехи.

Булльфор с ненавистью посмотрел на соправителей. Бледные, с трясущимися губами и руками, они совсем не походили на своих воинственных мужественных предков.

– Измельчало племя. Выродилось – подумал толстяк – Словно разбавили проклятые маги наше семя плохим вином. Может – это и есть их проклятие?

Сам Булльфор еще помнил времена своей воинской доблести. Вот только многолетняя изнеженность, чревоугодие превратили его в неповоротливого тюленя, неспособного дорого продать свою жизнь. Но ведь он за нее хорошо заплатил.

Главный наместник глянул на верховного жреца геутов, которому щедро перепадало от конфискованного имущества жителей Эшгера.