Доминика Арсе - Хозяева Земли

Его большие голубые глаза неотрывно смотрят в мои, сам улыбается сдержанной улыбкой, ветерок обдувает его золотые кудри, придавая неистово сказочной красоты его образу.

Страшно и волнующе. Сердце ускоряет ритм. На этой полянке только я и ОН.

Минуты две я стояла и пыталась родить хоть одну фразу приветствия. Пока он просто не отступил на шаг и его идеальные брови не вздернулись выше.

Стало быть, эту мимику я должна прочесть, как удивление?

Дрожу, трясусь, в ладони бабочка покалеченная. И стыдно, и неловко. Такая я вся некрасивая, зареванная, и платье в крему и грязи. Мошки вот – вот нападут и обглодают.

– Здравствуйте, ээээ, – отважилась. – С приветом от землянки.

Вроде как должен понимать, как – то же с юркими папарацци находили они общий язык.

Улыбнулся уголком рта. Погрустнели его глаза. Опустил взгляд на ладонь с бабочкой. Чувствую, будто коснулось что – то неведомое и отступило.

Он меня понимает?!

– Тебе жаль? – Раздается его голос, как мой. Но в тоже время мужской такой, мужественный. Однако речь, интонация, не знаю, как объяснить. Все, как я ожидаю услышать, таким способом хотела бы подать, оно и подается.

Дух перехватывает не то от счастья, не то от страха. Слова в горле застряли. Осознала всю степень серьезности такой встречи! Это ж инопланетный человек, гуманоид или робот со мной говорит! Нет, он уж точно не робот! И не киборг, и не андройд. Он живой, мимика живая, запах… А запах тот еще дурман, я понять не могу, что это?! Цветы?! Не из нашего мира точно. Шанель в исполнении пришельцев.

Кивнула на его вопрос.

– Почему? – Спрашивает, снова брови вверх.

Почему мне жаль бабочку?!

– Жаль красоту такую, – выдаю ответ. Блин, что со мной? Дышать при нем забываю. В груди перехватывает.

– И все? – Чувствую удивление. – А боль?

– Боль? – Теперь удивляюсь я. – А разве…

– Да, я чувствую, – перебивает. Не понимаю его.

Разворачивается спиной. Тем самым вызывает у меня невольную досаду. Пользуясь тем, что отпустило, нагло любуюсь… Кафтан его синими узорами расписан. Мастерски, затейливо, завитушками да загогулинами. Руки за спиной держит в замке, как старец. Да… перчатки увидела, белизной поблескивают. Похожи на зимние вязанные, только вязка чересчур мелкая, плотная.

– А тебе почему больно? – Спрашивает из – за спины, не оборачиваясь.

Кольнуло в груди, но уже не так, как раньше. Будто весь мой позор не особо важен теперь. По сравнению с умирающей бабочкой.

– Предали, – отвечаю кратко, понимая почему – то, что ему не нужно много моих слов.

Оборачивается, вздернув брови. Опять удивлен! А у меня сердце екнуло.

– За что?

– За то, что некрасивая, – выдаю такое, что в следующий миг самой неловко, что болтаю и опускаю себя в глазах представителя внеземной цивилизации.

А он усмехнулся!

Вот так просто, как обычный человек! Затем опустился на корточки и уселся на траву своей большой задницей. Пологи кафтана разбросал, ноги мощные в колени согнул, штанишки синие, на вид хлопковые. Теперь мы практически одного роста с ним. Глазами на одном уровне.

– И меня, – говорит с сожалением. И губы грустно так улыбаться стали. – Человечка не знает, красота – это всего лишь пыльца.

– Пыльца? Вы про бабочку?

– В этом мире подобие зовется так, – говорит, а я все больше восхищаюсь его внешностью.

Собралась с мыслями. Мне кажется он не прав в своем утверждении. Решила сумничать:

– У бабочек вообще – то крылья не от пыльцы красивые.

Замолкаю. Улыбается. Жду реакции. Мало ли разозлится на правду жизни. Молчит, заинтересованность читаю на этом шикарном лице. Голубые глаза его огромны и смущают меня донельзя. Но уж куда теперь стесняться, продолжаю:

– Это все чешуйки, они полностью покрывают крыло. От них отражается солнечный свет, и этим придается окрас.

Вижу удивление.

– Человечка знает о своем мире, это похвально, – говорит важным тоном, сразу хочется грудь выпятить от гордости. А он продолжает:

– Коснись крыла.

Звучит, как приказ. Трогаю синее оторванное крыло, протираю пальцем. Краска! Синяя краска! Или пыльца?! Поднимаю глаза на гиганта. Он смотрит снисходительно.

– А что еще человечка знает о существах подобных Духу Кселаны? – Произносит величественно.

– Духу Кселаны?

– Бабочкам моего мира, – уточняет с улыбкой. – Расскажи, человечка. Ты заинтересовала меня.

От таких слов будто крылья выросли. Детский невинный восторг, не иначе. На нем и понесло. Он же гость, хочется рассказать самое интересное. А еще знаниями похвастать и показать какая умница!

Начинаю рассказывать невпопад, кусками. Страх такой образовался, боюсь, что соберется он уйти, и рассказать не успею все, что хотела. Разочаруется еще! А так хочется его внимания! Такой большой, красивый, смотрит открыто, улыбается, будто я принцесса тут стою!

Чувствую, заикаться стала. Так… успокоилась, теперь по порядку.

Сперва, начала чуть ли не от зарождения жизни на Земле: про жизненный цикл бабочек, затем перешла к частностям и интересным фактам. Не забыла и мое любимое: о самой крупной ночной бабочке «Аттакус айтас», у которой размах крыльев достигает целых тридцати сантиметров! Ее даже с птицей путают. Верещу, показывая руками примерную величину.

Кивает, мол понял. Даже удивленный вид делает. Самому – то на ладошку эта бабочка. Млею и дальше тараторю о том, как некоторые бабочки преодолевают немыслимые расстояния. О вкусовых рецепторах у бабочек, что находятся на лапках, и поэтому, стоя на растении, те могут ощутить его вкус…

И так я проболтала, пока не поняла, что язык устал молоть, а инопланетянин уже перестал пылать интересом. Утомился?

Остановилась. Жду.

– Любишь красоту, но считаешь, что обделена, – говорит вдруг. – Но красота – это пыльца.

– Я уже поняла, – киваю, заладил про свою пыльцу.

Смотрю на две половинки синей бабочки. Положила до начала рассказа в сторонку. Там и лежит в травке.

– Человечка, найди листок, – приказывает, снимая перчатку.

В груди сердце бешено застучало. Без вопросов бегу к первой попавшейся ветке и срываю листок.

– Человечке не свойственна жадность? – Удивляется гигант за спиной. – Бери очень большой листок.

Лист лопуха что – ли?!

Нашла, самый крупный. В туалет захотел? Хихикнула про себя. Возвращаюсь. Смотрит на меня чарующе, глазами поедает. Иначе как – то. Уже не так высокомерно. Что – то в его взгляде изменилось кардинально. Теплее, роднее, ближе.

– Подставляй листок свой, человечка, – говорит мягко.

Как завороженная протягиваю лопух на ладошке. Он белую руку, что без перчатки, в кулак сжимает. И вдруг из кулака песок посыпался, блеском играя, будто серебряная стружка.