Василий Русин - Цитадель

Цитадель, сколько чудес ты подарила миру? Говорят, что волшебство, родилось в стенах твоих. Говорят, что выпускники твои – величайшие люди в мире, подарившие нам, простым смертным, великие блага. Но сколько воин развязала ты? Сколько людей погибло в застенках твоих? Так может быть, не так уж и не прав был Олаф – Рыжий, поднявший восстание в 542 году Ясного солнца, против вас, чародеи и маги? Он так желал, чтоб ваши янтарные баши сгорели в огне, и зла, говорил он, стало бы меньше.

Он сгорел на костре, янтарные башни Цитадели сияют ярче прежнего. Кораллы империи.

Мей’лори, бард не у дел.

– Сколько мы уже здесь, Виндсноу? – мозолистые ладони приблизились к огню. Тепло стало наполнять тело, от кончиков пальцев до самого сердца. Начало казаться, что пальцы и сами – языки пламени.

– Я думаю, не меньше пяти дней, братишка, – по ту сторону огня к мозолистым ладоням приблизились почти по-женски изящны руки с тонкими музыкальными пальцами, трепещущими в такт пламени. Казалось, огонь хотел слиться с владельцем этих ладоней. Волшебником со странным именем Виндсноу.

– Еды осталось на три дня, не более. Твоя улыбка не к месту, «брата» —пламя на мгновение потухло и тут же разгорелось снова.

– Мы найдём выход. Всегда находили и сейчас найдём. Этим пещерам должен быть конец. Пять дней, что с того? Значит, мы на пять дней ближе к солнечному свету. –

– Ближе к солнечному свету, хм, – воин набросил себе на плечи тёплое покрывало, и его крепкий силуэт словно стал ещё более внушительным. На лицо молодого война легла тень.

– Когда выберемся, первое что я сделаю, это выброшу к чёртовой матери этот проклятый рюкзак!

Виндсноу улыбнулся, тем самым раззадорив брата ещё больше.

– Потом я куплю дом. Потом женюсь! И пошли к дьяволу все эти походы, все эти ходилки туда-сюда. Нет, брат, надоело мне. Хочу дом и чтоб поле пшеницы, мельницу, и свой хлеб. Детишки чтоб по лавкам и жена красавица. Вот что я хочу. Устал я. Вот.

– Помнишь, у отца была мельница?

Из-под одеяла сонно кивнули.

– Помнишь, как я сконструировал летуна из жердей и пергамента и мы запустили его с самой крыши?

Кивок. Виндсноу видел, что взгляд брата затухает под тяжестью сна, но всё же продолжил:

– Он летел, так хорошо, так ладно, над дорогой и деревьями, ловя солнце, и мой восхищенный взгляд, и твой тоже. И тогда я упал, сорвался с крыши. Мне казалось, что я падаю, очень долго… Помнишь?

Но его брат уснул.

***

Драконов нет более пяти веков. Исчезнув с лица земли, они унесли с собой множество тайн. Бытовало мнение, будто драконы видели зарождение солнца и самого нашего мира. Так это или нет, нам уже не узнать никогда. Прежде всего, они были хранителями обширных знаний, а не великолепных сокровищ, как считали многие необразованные люди. Именно невежество в отношении этих великолепных существ и стало причиной их исчезновения. Невежество и человеческая алчность.

– Каким бы ты был, родись ты драконом, Виндсноу? – Хасан, Великий маг Цитадели, пристально смотрел на молодого подающего надежды ученика.

– Мэтр, я был бы свободным.

С крыши мельницы был виден весь мир. Домики, кажущиеся пряничными, с аккуратными, будто игрушечными, садиками. Лес, такой большой, светлый ближе к деревушке и темный, пугающий вдали от неё. Поле, пшеничное поле, золотое-золотое, живое-живое. Весь мир. Весь мир перед ними, у их ног.

Они стояли на крыше мельницы и смотрели на него. Ветер играл их волосами и наполнял крылья деревянного летуна силой. Будто молодой дракон, он рвался в свой первый полёт. Мальчишки переглянулись, и один из них осторожно отпустил летуна. Ветер понес его в сторону кузни. Трепетали крылья на ветру. Летун вызывал в душах мальчуганов волну восхищения, и будто почувствовав это, он поймал ветер, изменил курс и понесся обратно к ним. Восторг захлестнул мальчишек! Один из них чувствуя переполняющее его нетерпение, подпрыгнул и оступился, потерял равновесие, и сорвался вниз. Вниз с высоченной мельницы.

«Дракон» взмахнул крыльями, и понёсся наперерез падающему мальчику. Но не успел. Мальчик упал. В разжавшуюся ладонь бессильно рухнул летун.

***

– Мне снился кошмар брат,– голос получил второе рождение, и эхом разнесся по всей пещере, устремившись прочь от человека. – гораздо дальше, чем мог осветить огонёк на посохе мага. И гораздо дальше, чем они оба могли представить.

– Сны – это всего лишь сны, брат. Что тебе снилось? – они шли по погруженной во мрак, казалось, не знавшей конца пещере. Свет прогонял темноту и давал надежду, так им необходимую.

– Мне снился день, когда мы были мальчишками, и ты сорвался с крыши мельницы—

– И это тебя напугало, брат?—

– Нет, по крайней мере, не только это. В моем кошмаре было кое-что еще. Мне снилась ведьма. Она преследовала меня в темноте. От нее пахло горелой плотью и страхом.

– Знаешь, ты нашёл лучшее место для того, чтобы видеть кошмарные сны.

Крепко схватив Виндсноу за плечи, крепыш рывком развернул его к себе.

– Не смешно, брат.—

***

– Есть легенда, брат мой, – голос уставшего волшебника был тих, и чтоб не мешать ему, само пламя костра умолкло, давая возможность путникам хоть немного отдохнуть.

– Волшебство, будто нити, окутывает наш мир, и мы, волшебники, получаем наш дар удивительным образом. В тот миг, когда душа с самых вершин небес скользит к едва рожденному ребёнку. В это самое мгновенье, с его первым криком и счастливой улыбкой матери ребёнка наполняет Она. Будто одежду, примеряет на него судьбу и Дар, от того и горьки его слезы. Та самая чудесная, искра волшебства. И от того, научится ли ребёнок с самого детства жить с ней, не отринув, не выронив, как бесполезную игрушку, зависит, быть ему волшебником, или нет.

– Хм, значит, я выбросил свою искру?

– Да, брат, либо она потухла от того, что ты перестал её слушать.

– И всё-таки ты начал с легенды, а перешел на нас.

– Нет, нет, дай договорить. Все то, что я тебе рассказал, относиться лишь к обычным людям, как ты и я. Родился, получил дар. Оставил или выбросил. Но есть и другой путь.

Костер заискрился магическим светом. Ярче прежнего. Темнота в страхе прижалась к своду пещеры. В нем, в ярком пламени, когда-то давно, во время сотворения мира, бушевали ярчайшие из искр. Судьбы и силы великих колдунов. Пламя костра вспоминало, как их судьбы были едины с ним. Вспоминало, как гасло в тот миг, когда погибал смертный волшебник. И когда сердце колдуна переставало биться, ветер уносил прочь пепел костра, черные слезы по бесконечно одинокой душе.

– Наконец то разгорелся, – крупные руки почти коснулись языков пламени. Тепло разогнало кровь, и на жестком лице заиграла улыбка.

– Видишь, брат! Во мне всё же есть «искра», пламя не жжет меня!