Владимир Горбачев - Нефела, Облачная страна

– Да, я. Ты закончил? Это хорошо, клянусь Небом! Я думал, ты никогда не закончишь.

– Это ты у Чжана набрался? – сказал Вакано. – У него, у кого же еще. «Клянусь Небом!» А вчера ты высказался насчет мужей силы. Вижу, ветер с востока в твоей голове одолевает ветер с запада. Гулять пойдем, или ну его?

– Как это «ну его»? Обязательно пойдем. Мы с Чжаном договорились побегать по скалам. А ты зайдешь за Мартой.

– За Мартой?

– Ты что, забыл? Она у родителей, просила, чтобы ты зашел, когда закончишь, проводил домой.

– Черт, верно, совсем забыл!

– Стой! Ты сейчас наступишь на этот прибор, что привезли вчера. Нет, правее тоже нельзя, здесь реостат. Лучше я включу свет.

– Да, включи, пожалуйста, – согласился Вакано.

Вспыхнули лампы, осветив тесно заставленное приборами, опутанное проводами помещение лаборатории. Кое-где оборудование стояло в два этажа – места не хватало. Лавируя между столами, доктор добрался до выхода, надел шлем и толкнул дверь шлюза.

Гром, как всегда, выскочил первым.

– Я побежал, – сообщил он. – Чжан, наверно, уже ждет.

И, не дожидаясь ответа, скрылся в темноте. Петр Вакано только вздохнул. Пес все больше отдалялся от него, все больше времени проводил с Ванли. Оно и понятно: они оба были «улучшенными», оба отличались от существ своего вида. И с каждым днем эти отличия становились заметнее. Благодаря перестройке дыхательных систем оба научились обходиться без шлемов. Это дало им свободу передвижения, недостижимую ни для кого на Марсе. Они подолгу гуляли – иногда порознь, но чаще вместе. Возвращаясь, они рассказывали о местах, где не был еще никто из жителей поселка. Так, они исследовали все отроги ущелья, прошли их отвесные склоны – и в ходе этих прогулок (вернее, пробежек) обнаружили два выхода вольфрама, о которых в поселке никто не знал. После этого открытия Чжан Ванли и Гром стали пользоваться в поселке большим уважением. И хотя припозднившиеся жители, встретив ночью огромную фигуру, бегущую по ледяной, почти лишенной воздуха пустыне без шлема, вообще без всякой защиты, все еще шарахались в испуге – спустя секунду, узнав китайца, они улыбались и с уважением приветствовали бегуна.

Да, Чжан стал настоящим великаном. За четыре месяца, прошедших с момента введения ему первой порции плазмы, он неузнаваемо изменился. Щуплый коротышка с поврежденным позвоночником, с трудом передвигавшийся от купола к куполу, превратился в гиганта ростом 212 сантиметров, гибкого, как пантера, с молниеносной реакцией, стальными мускулами, острым зрением и чутким слухом. «Знаете, доктор, у меня такое впечатление, – как-то сказал он, – такое впечатление, что я научился видеть невидимое и слышать неслышимое». «Ну, прямо-таки неслышимое, – скептически ответил Вакано. – Ты, конечно, преувеличиваешь». «Нет, правда, – настаивал Чжан. – Ведь я слышу глайдер за десять километров – а ведь он движется очень тихо. Но я имею в виду даже не зрение и слух. У меня развилась… развилось… шестое чувство, что ли?»

Появление у его подопечного сверхчувственных способностей не входило в план перестройки его организма, и Вакано в ответ на заявление Чжана мог только пожать плечами. Но в целом он мог быть довольным проделанной работой. Ведь огромный рост (а Чжан мог стать еще выше; расчеты показывали, что его рост мог достичь 230-240 сантиметров), сила, обострившиеся чувства были лишь видимой частью произошедших изменений. Гораздо серьезнее были перемены невидимые. Ванли стал невосприимчив к жесткому излучению, к боли, к различным раздражителям. Он воспринимал их, как информацию, но они не мешали ему действовать, выполнять различные задания, которые давал ему Вакано. Речь шла не только о преодолении разного рода препятствий. Удушающий газ, слепящий свет, боль не мешали «улучшенному» решать уравнения, разрабатывать программы, собирать оборудование в комплекс.

Но что больше всего радовало Вакано – что все эти огромные перемены в физическом облике его пациента (правда, сам Чжан предпочитал слово «ученик», а доктора именовал словом creator – создатель; подобное богохульство вызывало у Вакано протест), полученные сказочные возможности почти не отразились на его духовном складе. Внутренне Чжан остался таким же, каким три месяца назад вошел в купол своего создателя – скромным, наблюдательным человеком с обостренным чувством достоинства. Это подтверждало предположения Вакано о том, что переделка организма человека не приведет к катастрофическому изменению его личности, слому психики.

Правда, среди перемен, случившихся с Чжаном Ванли, были и нежелательные. За силу и гибкость, слух и зрение, за «шестое чувство», как и за другие достижения, приходилось платить. У Чжана сел голос, стал сиплым, свистящим. Изменился цвет кожи – она приобрела медный оттенок. А еще, как по секрету признался Чжан доктору, он совсем перестал интересоваться женщинами. Эти изменения не были запланированы, они появились сами по себе, и стали для Вакано неприятной неожиданностью. Видимо, это была оборотная сторона произошедших в организме пациента изменений – какие-то процессы были сцеплены очень жестко, один не шел без другого.

Петр опасался, что нечто подобное случится и с Мартой, и каждое утро с тревогой вглядывался в лицо жены, прислушивался к ее голосу – не зазвучит ли из ее уст тот зловещий не то свист, не то шепот, которым теперь изъяснялся Ванли? Но ничего подобного не происходило. Наоборот: голос у Марты Вакано стал звонче, сильнее, и она, прежде тихая, как мышка, стала все чаще напевать за работой. «Давно уж нет мечтаний, сердцу милых…», пела она, готовя компост; «И сказала я ему, господину моему…», напевала, сажая цветы – новые, только что выведенные ею цветы. Весь купол семьи Вакано уже был наполнен цветами и благоухал, словно сад весной – весь, кроме лаборатории и операционной, где было царство приборов. То и дело в их купол заходили жительницы поселка – взять у Марты саженцы новых цветов. А еще у нее просили рецепты изобретенных ею салатов, кексов, супов, еще каких-то новых блюд – Марта придумывала их каждый день. Рецепты, фасоны платьев, рисунки на шлемах и стеклах глайдеров – идеи лезли из нее, как тесто из квашни. В самое последнее время обычных придумок ей стало мало: Марта задумалась над чем-то большим. Посреди обычных дел – поливая цветы, или стоя за разделочной доской – она вдруг застывала, устремив глаза в одну точку, и что-то нашептывала, пока крик возмущенной печки не возвращал ее к реальности. «Понимаешь, – призналась она как-то мужу, – мне кажется, что я должна создать что-то совсем новое». «Какое-то соединение орхидеи с мать-и-мачехой? – уточнил Петр. – Или дуб, осыпанный розами?» «Дуб, на котором растут розы? Это ничего, я подумаю. Но я говорю о другом. О чем-то совсем новом, чего еще нет в мире, и что изменит… многое изменит. Конечно, не так, как твоя плазма, но все же…» На этом беседа обычно прерывалась: зачарованный красотой Марты, Петр начинал целовать жену. Да, Марта стала настоящей красавицей. К счастью, она не выросла (она и так была выше мужа), но стала чуть полнее. Глаза немного увеличились, губы стали упругими, кожа… ямочки на щеках… Да что говорить: Петр Вакано не мог налюбоваться своей женой.