Сара Маас - Женщина-Кошка. Похитительница душ

Его новая соседка скрылась из вида на изогнутом балконе. Похоже, она меряла его шагами.

Первая ночь в новом городе. Наверное, тоже не может уснуть.

На мгновение он задумался: не пересечь ли ему маленький общий коридор, постучать, представиться…

Но он не мог позволить себе еще одну ошибку. Знакомство подразумевало вопросы. А если Холли Вандериз и знать не знает, кто живет рядом с ней, если она никогда его не увидит и не услышит, тем будет лучше. Легче будет оставаться незамеченным.

Он не знал, как у Брюса это получалось: жонглировать образом человека, которого знал весь мир, и народного мстителя, который сражается, чтобы защищать Готэм.

Люк спрашивал его об этом во время подготовки, но Брюс не был словоохотлив. Это была одна из немногих вещей, которым он его не научил.

Еще до начала подготовки Люк хорошо умел драться, умел выстраивать продуманные, полезные сооружения. Еще до того, как Люк записался в морскую пехоту, он с одинаковым усердием тренировал и тело, и ум.

«Редкое сочетание, – часто говорила его мама, улыбаясь. – Красивый и умный». Люк в ответ всегда смеялся, отмахиваясь от нее. Хотя все официально признали, что он очень умный. Он считался гением еще до того, как выпустился из старшей школы. Можно подумать, что это очень ему помогло там, за океаном.

И сейчас он, как все думали, миллионер, плейбой, сын Люциуса Фокса, исполнительного директора «Уэйн Энтерпрайзес», получивший легкую должность в отделении прикладной науки, не слишком пользовался своим умом.

Должность ему была нужна затем, чтобы можно было пройти в Уэйн-Тауэр, попасть на седьмой подуровень и возиться сколько хочешь с костюмом, снаряжением и разными гаджетами, которые выручали его в схватке с готэмским злом. Люк иногда даже модифицировал снаряжение Брюса, так как его напарник вечно гнался за очередным улучшением. Их это сблизило – общая любовь к технологиям.

С востока горизонт заливало серым водянистым светом. У него сегодня еще один матч по боксу. Но своей матери, с которой он встретится за поздним завтраком, он об этом точно не скажет.

«Каждый твой бой отнимает у меня годы жизни», – пожаловалась она как-то им с отцом.

«Да он этим занимается полупрофессионально», – часто отвечал отец, защищая его. Он знал, что бокс, которым он занимался годами, прежде чем уехать, всегда помогал ему прийти в себя. Привести в порядок мозги.

Через год после возвращения он возобновил занятия. Как часть его постоянной, непрекращающейся реабилитации. «Но только полупрофессионально», – как говорил его отец. Как и подобает светскому льву Готэма.

Хотя он никогда не проигрывал.

Никогда.

Ни единого боя.

О чем его мать не знала и о чем никогда не узнает, несмотря на то что он отчаянно хотел с ней этим поделиться, так это о том, что они с отцом решили, что на бокс легко будет списать все травмы, которые он может заработать во время ночных похождений. Своей настоящей работы.

В образе Бэтвинга.

Он сам придумал это имя – отчасти чтобы отдать должное подготовке, через которую он прошел вместе с Брюсом, но в основном чтобы подчеркнуть свою любимую часть костюма. Часть, над которой он больше всего работал: у него сносило крышу от понимания, какой ужас она наводит на разных подонков. Всего-то и нужна пара раздвижных крыльев, позволяющих планировать на большие расстояния, чтобы преступники наложили в штаны.

С крыльями он легко мог приземлиться на крышу дома и проскользнуть назад в квартиру. Из-за новой соседки проделать это будет гораздо сложнее.

Люк нахмурился, посмотрев в сторону балкона Холли, развернулся и ушел к себе, закрыв дверь. Выстуженный кондиционером воздух покалывал кожу.

Он придумает, как сделать так, чтобы она посчитала его невыносимо скучным.

Люк прошел в гардеробную, где автоматически зажегся свет. Он взглянул на обшитую деревом стену – там висело зеркало в полный рост. Скрытый пульт управления открывал ему путь в другую гардеробную, спрятанную под зеркалом, набитую механическими костюмами, оружием и экипировкой.

Но он взял тренировочные шорты и старую футболку времен морской пехоты и, сунув ноги в стоптанные кроссовки, вышел из комнаты.

Чуть ниже работал круглосуточный тренажерный зал. В это время ночи там никого не будет. В это время дня. Вне зависимости от того, куда можно отнести пятый час после полуночи.

Уходя, Люк краем глаза поймал свое отражение в зеркале. Кожа блестит от пота, а щеки немного впали. Мама за бранчем точно будет волноваться – она всегда была чертовски внимательна и все замечала. Особенно если он не избавится от этого пустого, застывшего взгляда.

Год прошел, а он все еще с ним.

Год он пытался привыкнуть к жизни на гражданке и справиться с ПТСР, чтобы, наконец, сделать что-то значимое и не дать этому городу обратиться в прах. Чтобы отдать дань памяти тем, кто не вернулся домой – или вернулся в ящике из дерева, – и их близким.

Люк прошел в тренажерный зал, где по глазам сразу резанули лампы дневного света и экраны телевизоров над тренажерами, включенные на разных каналах. Хотя они все были ни о чем, одни проходные истории. Правда о нашем мире рекламодателей не привлекает. И зрители, на самом деле, не хотели, чтобы легитимность их огромного дома и расточительного образа жизни подвергались сомнению при встрече с бедностью населения большей части земного шара. С безысходностью, с уродством.

Черт, да они даже на Ист-Энд не могут смотреть слишком долго, а ведь это их собственный, блин, город.

Его мать знала это. И каждый день с этим боролась. Он допускал, что ее бальные наряды и безупречно сшитые костюмы тоже были чем-то вроде брони, что ей тоже приходилось надевать маску, чтобы бороться с мировой несправедливостью, особенно будучи чернокожей женщиной в высших эшелонах власти. Он хотел бы сказать ей это. Хотел бы рассказать, что считал честью для себя возможность пойти по ее стопам, хотя его ночная борьба отличалась от того, что делала она. Она боролась на балах и в залах для заседаний, умом и обаянием одерживая верх над самыми богатыми людьми Готэма, принуждая их поддерживать ее благотворительные фонды. Его бои, если не считать тех, что на ринге, происходили там, где очень немногие осмеливались показаться.

Люк выбрал беговую дорожку, с которой можно было следить за каждым, кто заходил в зал: еще один урок от Брюса – всегда будь на чеку – и забрался на тренажер, выставив нужную скорость и угол наклона. Его тело было инструментом. Орудием. Таким же, как и любое из тех, какими он пользовался за океаном.

И даже когда Люк влился в бег, даже когда его тело покрылось потом и в легких началось жжение… Он все равно не чувствовал.

Не чувствовал себя.