Гарри Гаррисон - Крыса из нержавеющей стали спасает мир

Должно быть, он увидел, что я собираюсь сделать, потому что стал завывать от бешенства, пытаясь вырваться из временного поля, которое аккуратненько приковывало его к концу спирали. Я хладнокровно прицелился, пока не убедился, что все правильно.

– Вот так, – сказал я и запустил песочницу к пульту по высокой дуге.

Она взлетела вверх, ярко блеснула в столбе солнечного света, врывавшегося сквозь затемненное окно, и упала вниз.

Она ударила по рядам клавиш и, гремя, упала на пол.

Темпоральная спираль освободилась, его яростные крики оборвались, и он исчез из виду. В тот же самый момент свет переменился, стал сумеречным. За окнами все стало серо. Я уже видел такое в самом начале, во время темпоральной атаки на Корпус. Лондон, весь мир снаружи больше не существовал. Не существовал в этой точке пространства и времени, был только кафедральный собор, кратковременно удерживаемый фиксатором времени.

Он победил? Я почувствовал первый признак тревоги, должно быть, проходит действие наркотика. Я внимательно вглядывался, но в полутьме было почти невозможно разглядеть показаний индикаторов. Изменились ли показания одного из них перед включением спирали? Я не был уверен. Да это и не имело значения, по крайней мере, здесь, для меня.

А каким будет будущее – адом или раем, – мне было все равно. С возвращением эмоций мне стало интересно, будет ли существовать мир, появится ли Спецкорпус и родится ли однажды моя Анжела? Мне этого не узнать. Я резко дернул за цепи, но они держали крепко.

Это конец, конец всему. Возвращающиеся ко мне эмоции были самыми угнетающими, но я ничего не мог поделать. Конец.

Оказывались ли вы когда-нибудь запертым в кафедральном соборе Святого Павла в 1807 году от Рождества Христова, когда весь остальной мир снаружи провалился в небытие, в полном одиночестве, прикованным к стальной колонне, в ожидании собственного уничтожения? Не многие могут утвердительно ответить на такой вопрос. Я могу, но, честно говоря, это необычное отличие не доставляет мне никакого удовольствия.

Могу свободно признать, что чувствовал себя несколько подавленно. Я немножко подергал за металлические обручи, удерживающие мои запястья… Они были слишком прочны и надежны, и я понял, что как раз такие безнадежные попытки вырваться доставили бы ЕМУ большее удовольствие, удовольствие безумца.

Впервые в жизни я испытал полное и абсолютное поражение. Оно произвело на мои мысли ошеломляющее и отупляющее действие – как будто я уже стоял одной ногой в могиле. Исчезло всякое желание бороться, и я постепенно пришел к выводу, что легче всего будет просто ждать, когда занавес упадет. Ощущение катастрофы было столь сильно, что подавляло всякое недовольство таким безвременным концом. Мне следовало бы бороться, обдумывать путь к спасению, но мне не хотелось даже пробовать. Такое поведение изумило меня самого.

Покуда я был погружен в созерцание собственного пупка, возник звук. Это было едва слышимое гудение, такое слабое, что я ни за что не услышал бы его, если бы не абсолютная тишина небытия, охватившая мой гроб-собор.

Звук рос и рос, надоедливый, как жужжание насекомого, и в конце концов я обратил на него внимание, хотя и помимо воли, потому что в этот момент я знать ничего не хотел, кроме ощущения своего чудовищного положения. Наконец он стал достаточно громким, и стало ясно, что он исходит откуда-то из-под купола. Я все же поглядел вверх, и как раз в этот момент раздался громкий хлопок.

Вверху, в темноте, появилась фигура человека в скафандре. На нем был гравитатор, судя по тому, как медленно он спускался ко мне. Я был так ошарашен, что готов был к чему угодно, но не к этому. Он открыл щиток своего скафандра, но это был не он, а она.

– Сбрасывай эти глупые цепи, – сказала Анжела. – Стоит оставить тебя одного, и ты всегда впутаешься в какую-нибудь историю. Отправишься сейчас же со мной, и все тут.

Даже если бы я не обомлел от изумления, говорить было особенно нечего.

Так что я просто по-идиотски разинул рот и немножко потряс цепями, пока она, легкая, как осенний лист, скользила по полу. В конце концов ее несомненное физическое присутствие вывело меня из столбняка, и я приложил все усилия, чтобы не ударить в грязь лицом.

– Анжела, радость моя, ты спустилась с неба спасти меня.

Она шире открыла щиток скафандра и поцеловала меня через отверстие, потом сняла с пояса атомный кинжал и занялась моими цепями.

– Теперь объясни мне, что это за загадочная чепуха о путешествиях во времени. И отвечай быстро, у нас только семь минут, – так сказал Койцу.

– Что он еще сказал тебе? – спросил я, размышляя, как много она знает.

– Не пытайся забивать мне баки, Скользкий Джим! Хватит с меня Койцу.

Я быстро отскочил назад, когда она махнула у меня под подбородком атомным кинжалом, потом сбила огонь с груди, моя одежда затлела.

Рассерженная Анжела бывает весьма опасна.

– Любовь моя, – сказал я страстно, пытаясь обнять ее, не спуская при этом глаз с кинжала. – Я не стану от тебя ничего скрывать. Я не такой.

Просто от всех этих путешествий во времени мозги у меня скорчились и нужно, прежде чем рассказывать по порядку, узнать, на чем кончается твоя информация.

– Ты отлично знаешь, что я только что говорила с тобой по телефону.

«Срочно, спешно, приезжай скорей", – крикнул ты и дал отбой. Я и приехала в лабораторию к Койцу. Они все бегали и возились с аппаратурой и были слишком заняты, чтобы мне что-нибудь объяснить. Они только и кричали: „Назад, в прошлое“. И этот ужасный Инскин ничуть не лучше. Он сказал, что ты исчез прямо из его конторы, когда он читал тебе обвинительное заключение. Он, наверное, прознал что-то о тех деньжатах, которые ты прикарманил на черный день. Еще была какая-то ахинея о том, что ты спасаешь мир или Галактику, но я не поняла ни слова. И все это продолжалось очень долго, пока они не смогли отправить меня сюда.

– Ну да, – сказал я скромно. – Спас тебя, спас Корпус, вообще все на свете.

– Я была права: ты пьянствовал.

– Давно и капли в рот не брал, – пробормотал я капризно. – Если хочешь знать, вы все исчезли – пуф – и нет. Койцу оставался последним, так что он мог бы тебе рассказать. Корпус, все вы даже не родились и никогда не существовали – только в моей памяти.

– А я помню слегка по-другому.

– Может быть. Благодаря моим усилиям ЕГО планы были расстроены.

– Что это еще за ОН? Ты совсем поглупел от пьянства.

– Его зовут ОН, а у меня уж несколько часов капли во рту не было.

Неужели ты не можешь слушать, не прерывая? Эта история и так достаточно запутана.

– Запутанная и наверняка связанная со спиртом. Я застонал. Потом поцеловал ее. Это ее немного смягчило, и я продолжал, прежде чем она вспомнила, что ей следует на меня злиться.