Александр Бушков - Страсти по принцессе

Когда к нему почтительно подвели пойманного гнедого, он не сразу сел в седло. Старательно вытирал руки, скомкав протянутый кем-то большой синий платок. Там, где лежала Делия и стоял рядом с ней на коленях Леверлин, уже не протолкнуться было от нахлынувших царедворцев, сплошь накидки с гербами и златотканые плащи придворных чинов — но все стояли недвижно, словно окаменев. Сварог вспомнил, что на его глазах произошло еще одно историческое событие — династия Баргов пресеклась. Король еще жив, но вряд ли успеет за отведенное ему время жениться и озаботиться продолжением рода. Новые земли оказались решительно не ко времени. И предсказанная Делией война все-таки разразится. Кто-нибудь ее обязательно развяжет, даже если Ронеро с исчезновением династии погрязнет во внутренних распрях и не примет участия, упоенно драться будут другие. Бесхозные земли возбуждают еще сильнее, чем слабо защищенные.

У парадного подъезда Адмиралтейства все еще продолжалась суета, мелькали ликторы, подъезжали новые всадники, со стороны дворца показались шеренги малиновых драгун. Кто-то уже распоряжался энергично и толково — гвардейцы выстраивали цепи на прежних местах, из-под арки Адмиралтейства вылетели платунги конной полиции, быстро, привычно оттесняя толпу крупами обученных коней. Толпа отошла после первого шока, еще бурлила, колыхалась, но хаос и панику удалось погасить. Вокруг того места, где стоял Сварог, вокруг Делии, придворных, Странной Компании все теснее сжималось кольцо бдительно поигрывавших мечами конногвардейцев, хотя это было уже совершенно ни к чему.

Сварог завертел головой.

— Адмирал уехал, — тихо сказала Мара, наклоняясь к нему с седла. Она была бледна, и на лице четко проступили веснушки. — И правильно сделал — не велика удаль подставлять лоб под твой топор… Что у вас с ним такое вышло?

Сварог молча вставил ногу в стремя, сел в седло. Направил коня на гвардейцев, и драгуны торопливо разомкнулись. Он ехал прямо к Камню Глашатаев, и толпа расступалась в совершеннейшем молчании, и кто-то неотступно сопровождал его верхом, но он так и не обернулся за все время оказавшегося невероятно длинным пути. Поводья липли к рукам, гнедой выгибал шею и фыркал, чуя кровь, перед Камнем он слегка заартачился, но быстро покорился и осторожно зашагал вверх по низким широким ступеням.

Камень был всего уардов трех в высоту, но с самого верха, да еще с седла, с высокого коня, площадь открывалась взгляду целиком, до самых отдаленных уголков, — море голов в разнообразнейших шляпах, разноцветье мундиров, повсюду флаги, вымпелы, гирлянды цветов и ярких бумажных фонариков. Украшения эти вмиг стали ненужными и нелепыми, но никто их, конечно, не успел еще убрать. И тишина, медленными волнами распространявшаяся все дальше.

Когда эта тишина, молчаливое ожидание и тысячи глупо вытаращенных глаз стали невыносимыми, он поднялся на стременах. Хотелось сказать что-то большое и важное, но у него не было слов, он никак не мог отыскать достойные слова. А если они были, значительные и ценные, их никак не годилось орать во весь голос перед замершей толпой.

И он закричал, не в силах избавиться от впечатления, будто обращается к кому-то одному:

— Я, лорд Сварог, граф Гэйр, король Хелльстада, объявляю три королевства своим безраздельным и неотъемлемым владением, каковое намерен защищать от любого, дерзнувшего посягнуть на мои земли огнем ли, сталью или дерзкой стопой!

Сварог сидел на широком парапете, покачивал ногой и смотрел на реку, непривычно пустынную для этой поры дня. Мара сидела тут же, смотрела в другую сторону и развлекалась от души — выбирала из горсти медной мелочи монетку и, не прицеливаясь, запускала в кого-нибудь из благопристойных горожан, чинно гулявших по набережной неподалеку, неизменно попадая то по кончику носа, то по уху. Задетый невольно вздрагивал, щурился от боли, но продолжал променад, притворяясь, будто ничего не произошло вовсе, а на парапете никто и не сидит. Обижаться ему не полагалось по службе — добрых три четверти гуляющего благонравного народа были тихарями из тайной полиции, приставленными к Сварогу для пущего бережения. А остальные наверняка — иностранные шпионы, отнюдь не оставившие своим вниманием новоиспеченного короля, пусть и не состоящего в Виглафском Ковенанте.

Эта сюрреалистическая пастораль продолжалась довольно долго — терпение у Мары было железное, и она маялась от безделья, а господа шпики, как ни проклинали про себя судьбу, сойти с дежурства не могли.

— Двадцать четыре, — сказала Мара.

— Что?

— Я их считаю. Для разминки. Трое, скорее всего, были случайными прохожими, должны же и такие тут оказаться? Но за две дюжины тихарей ручаюсь. Сейчас пойду по второму кругу. Дай мелочь, у меня кончается.

— Уймись, — сказал Сварог беззлобно. — Люди на работе.

И посмотрел в сторону Монфокона. Оттуда несколькими потоками тянулся над городом тяжелый черный дым, и, если приглядеться как следует, можно было различить крохотные языки огня и отблески косых лучей заходящего солнца на парадно начищенных алебардах и наконечниках копий. Историческую виселицу застилал дым, и рассмотреть ее не удавалось, да Сварог и не стремился. Король правил кровавую тризну, все изловленные к тому времени адепты «Черной благодати» прощались с жизнью, и почти каждый — довольно медленно.

— Адмирал катит, — объявила Мара и к превеликому облегчению тихарей ссыпала оставшиеся медяки в карман.

Амонд подъехал один. Шпики старательно сделали вид, что знать его не знают. На сей раз старик был без формы, в темном дворянском платье, с белой траурной лентой на шляпе. Он небрежно бросил поводья одному из топтунов, подошел к Сварогу и встал у парапета, заложив большие пальцы за пояс. Сварог, не переменив позы, исподлобья смотрел на него.

— Там, в башне, ничего не нашли, — сказал адмирал. — Более того, окно, на которое указывают все достойные доверия очевидцы, и не окно вовсе — это вентиляционный проем размером с тарелку, и ведет он на чердачок в полчеловеческого роста высотой. Когда-то его специально сделали для голубей — тогдашний морской министр их любил. Попасть туда изнутри, с винтовой лестницы, невозможно — стена сплошная.

— Значит, где-то есть потайной ход.

— Но ни один человек не пролезет…

— Пролезет, если человек размером с мизинец, — сказал Сварог.

— О чем вы?

— Это моя забота, — сказал Сварог. — Раз вы не знаете, ничем мне помочь не сможете. И не будем об этом. У вас ко мне дело или?

— Я не хочу, чтобы вы считали, будто она погибла из-за меня. Король, узнав об обстоятельствах ее смерти, держался почти так же, как вы только что. Он тоже знает что-то, чего не знаю я, и ее смерть для него — не загадка. Страшная трагедия, но не загадка. Признаться, я впервые в жизни был на волосок от смерти не в море, а во дворце. Он махал мечом и орал, что зарубит меня и застрелится сам, что это мы ее убили, отправив в Хелльстад. К счастью, он умеет сдерживать гнев — хотя, с прискорбием должен заметить, на этот раз его заставила бросить меч не рассудительность, а далеко зашедшая болезнь и слабость, так что трезвомыслие возвращалось медленно. И я сказал ему то, что думал. Могу повторить вам то же самое. Либо виноваты мы все, либо не виноват никто, а третьего не дано. Если бы не появились вы, Серый Ферзь, если бы Таверо не получил от небес этого дара… Виновных так много, что нет ни одного. Так уж было угодно силам, с которыми нам не поспорить…