Джеффри Лорд - Одиссеи Ричарда Блейда

— Ну и что? Что я должен увидеть? Обычные потроха кэшей…

— Кажется, ты утверждал, что на планету прилетели чужаки? Что они истребили людей, загнав остатки под землю? И что кэши — их изделие, их слуги, которые добивают нас? Так?

Бронта кивнул.

— Так!

— А теперь скажи, что ты видишь на спинках этих «мокриц». Крохотные черные знаки… Что это такое, Бронта?

Сам Блейд не сомневался, что это маркировка — такая же, как на земных микросхемах. Его собеседник внезапно вздрогнул и отшатнулся, не сводя ошеломленного взгляда с ладони странника.

— Это… это цифры, Чарди! Цифры! Немного непохожие на наши… но… но, клянусь хвостом Сатаны, это цифры! Вот здесь, — он ткнул пальцем в микросхему, — в начале идет четверка… а тут — девятка…

Блейд ухмыльнулся; первой гипотезе пришел конец. Оставалось еще четыре.

— Ну, ты все еще думаешь, паренек, что кэшей делают какие-то космические злодеи? И ставят на их потрохах номера, которые ты можешь прочитать?

Бронта отступил на шаг, прижимая к груди световой цилиндр; лицо его по-прежнему было ошеломленным.

— Чарди… как же так… Задница господня!

— Я вижу, еще одно мысленное усилие, и тебе удастся сложить два и два, — произнес странник, швырнув горстку микросхем в развороченную конструкцию. — Так ты настаиваешь, что кэшей производят пришельцы, а?

— Но кто же? Кто, Чарди?

— Может быть, некая автоматическая система, запущенная в давние времена… может быть, люди… Такие же, как мы с тобой, Бронта, только им больше повезло — они оказались наверху… Во всех отношениях, — добавил Блейд, помолчав.

— Дерьмо херувима! Да это… это же…

Странник внимательно посмотрел на Бронта, потом взял за плечо, развернул к себе.

— Скажи-ка мне, парень, если кэшей действительно посылают люди — те, что сверху, — что бы ты с ними сделал? Я имею в виду этих людей, а не кэшей?

Юноша судорожно сглотнул, и в глазах его сверкнули яростные огоньки. Нет, не огоньки, подумал Блейд, скорее — дьявольское пламя! Бронта вдруг успокоился, только лицо у него сделалось как замороженное. Оно было бледным, совсем белым — и на нем полыхали темным огнем зрачки.

— Я бы с ними поговорил, с этими людьми, — произнес Бронта, с трудом двигая застывшими губами. — Я бы с ними поговорил, Чарди! Вот так! — он резко выбросил руку вперед и рявкнул; — Дуд-ут! Кх-эшш! Кх-эшш!

— Как поживает твой пациент, апатам?

— Который, Сийра?

— Тот, которому виделись нехорошие сны. Помнишь, ты рассказывал мне о нем?

— Да, конечно! С ним все в порядке, милая. Сегодня он был у меня в последний раз.

— Он больше не видит снов?

— Видит, но другие. Те, которые я ему внушил. Приятные и теплые, как летнее небо… И посмотри, что он принес!

— О!..

— Это тебе. В твоих черных волосах серебристый гребень будет выглядеть великолепно.

— Какая красота! Спасибо тебе — и тому, кто его сделал! Это ведь кость, апатам? Резная кость? А зеленые камни — изумруды?

— Да, дочка. Резная кость, изумруды и серебро… Красиво, правда?

— Очень! А почему он подарил тебе именно это?

— Мы много раз беседовали… тот человек — художник, мастер… он говорил о себе, я — о себе… и о тебе тоже. Так он узнал, что у меня есть дочь, и выточил из кости эту вещицу. Подарок от чистого сердца, знак благодарности…

— Но почему мастер не сделал что-нибудь для тебя, апатам?

— Хм-м… Видишь ли, он — умный человек, натура тонко чувствующая… недаром его посещали такие сны… Он знает, что сердце отца больше порадует подарок, преподнесенный дочери. А свою плату я уже получил, дочка.

— Какую же?

— Странный вопрос! Я ведь сказал — мой пациент излечился!

— Да, действительно… Что еще нужно целителю душ?

— Ничего.

— Апатам, я смотрю на этот гребень и думаю…

— Да, Сийра?

— Почему люди делают одни вещи и не делают других? Ну, ты понимаешь… Можно рисовать картины, писать музыку или стихи, можно делать такие вот прекрасные вещи, как этот гребень… можно даже сшить себе одежду, построить дом или яхту… но никто не станет трудиться над грузовым катамараном…

— Но это же так просто, Сийра! Разве тебе не говорили учителя?..

— Ты — лучше учителей…

— Ну, спасибо, милая… я польщен! Так вот, человеку прилично делать то, что украшает жизнь. Музыка или стихи, изысканная одежда или удобный дом, яхта с расписным парусом и резными бортами, редкостная мебель или яркий цветник под окном — все это дарит радость, все это приятно для глаз, для слуха… И акт творения красоты приносит счастье! Ну, а какая же красота в грузовом катамаране или в мониторе связи? В топотуне или в амфибии, в которой путешествуют по болотам? Впрочем, и они могут иметь пристойный вид, но это — красота функциональности, лишенная тепла живой руки, не греющая душу… Нет, дочка, человек должен заниматься человеческим ремеслом, а машины пусть делают машины! Во всяком случае, так повелось исстари, со времен Редукции.

— Значит, я не могу сама собрать связное устройство или того же топотуна?

— Почему же… человеку доступно все, и лишь его воля имеет значение и смысл. Ты можешь собрать топотуна или какой-нибудь станок, но это будет расценено как странная причуда. Такими делами занимаются машины под управлением компьютеров, и мы не вмешиваемся в их работу.

— А кто же управляет компьютерами?

— Никто. Это самопрограммирующиеся системы. Им поставили задачу, и они ее выполняют. Мы вообще их не видим. Ты же знаешь, что когда-то их убрали под землю, в опустевшие города древних, где они исправно трудятся до сих пор.

— Но они не могут выйти из-под контроля?

— Нелепая мысль, Сийра! Столь же нелепая, как сны моего пациента-художника! Они знают, что поверхность земли — для людей, знают, что обязаны выдавать продукцию и поддерживать порядок в своем подземном мире. В том и состоит смысл их существования.

— Значит, где-то под нами — целая механическая машинная вселенная?

— Вполне вероятно… древние строили гигантские города в эпоху перенаселения.

— Как интересно! А можно ли спуститься вниз, апатам? Туда, к машинам?

— Еще одна нелепая мысль, Сийра! Во-первых, почти все входы запечатаны; во-вторых, тот, кто захотел бы туда проникнуть, он… он… он просто лишился бы уважения в глазах людей! Даже более того — потерял бы свой человеческий статус и во мнении машин! Представляешь, какой ужас!

— Ты смеешься надо мной, апатам…

— Смеюсь, дочка. Ты задаешь сегодня очень смешные вопросы.

По земному счету времени шел шестой день очередного хряпа. Блейд, как всегда, когда ему хотелось уединения, удалился в широкий конец жилой пещеры, к темным жерлам тоннелей, ведущим в неведомые глубины. Был час между первой и второй едой; большинство обитателей крысиных нор отсыпалось, и даже водоносы не мешали страннику.