Алла Дымовская - Семь корон зверя

Тело определили в соседнее с бетонным чуланчиком помещение, оборудованное в мини-крематорий по последнему слову техники с вытяжками и фильтрами. Ни одежду, ни дорогие часы никто трогать не стал, покойного не обыскивали, но и не отпевали, просто положили внутрь печи и дали огню сделать свою работу. Если стрелок мог видеть всю процедуру с неба или из иных полагающихся ему мест пребывания, то собственные похороны ему, несомненно, понравились.

Назавтра, после удачного завершения операции и расправы над стрелком, хозяин объявил общий и чрезвычайный сбор. По такому случаю были вытащены из комодов и шкафов ставшие традиционными цветные шейные платки, чем обозначилась важность предстоящего мероприятия. Ритка безуспешно, применив весь свой арсенал уловок и подходцев, пыталась вызнать у «дорогого Мишеньки» повестку таинственного заседания, но ее любимый молчал как рыба и только загадочно, но по-доброму усмехался, словно заботливый отец, приготовивший ненаглядному чаду подарочек, но прежде времени не желающий портить впечатление.

Вечером, когда все, принарядившись, собрались в большой гостиной, Ян Владиславович, не вдаваясь в патетику, озвучил перед всей общиной предложение Шахтера о переезде. Реакция ребят на услышанное была самой разной, но лишь варьировала положительные оттенки. Миша особых эмоций не проявил, хотя переездом был доволен – ему еще в отличие от хозяина было куда расти. К тому же о предложении знал он заранее и оттого съел свой кусок пирожка раньше остальных. Тате и Лере было все равно, в каком именно городе будет стоять их дом, но прельщали новые интерьеры, хлопоты и магазины. Хотя сам переезд внушал и опасения: сколько всего упаковать и отправить, да чтоб не перебить! Охотник, предвкушая новые беспредельные угодья, про себя только облизывался. Фома развел мерехлюндию про повышение культурного уровня общинного населения в связи с адаптацией к столичной жизни, благо что сам был родом из Москвы, где и доселе имел дальних родственников, оставшихся на родной земле после массового исхода собственной родни в райские кущи американского империализма. Обещал музеи и театральные походы, пока не осточертел и не был вынужден заткнуться. Взгрустнулось только Максу и прильнувшему к его плечу Сашку. Жаль было и уютной квартирки, служившей им гнездышком и свидетелем их любви с самого ее романтического начала, и южного маломерного, как кухня в хрущобе, городка, будто сшитого по мерке их камерно звучащей жизни. Но они были еще достаточно молоды, чтобы не устрашиться перемен, особенно если у тебя в запасе вечность и ты толком еще не видел даже собственной страны. Больше всех, не таясь, радовалась мадам Ирена, мысленно уже примеряя на себя и столичный бизнес, и столичную тусовку. Блеск нарядов и шеренги кавалеров и мощная, нерушимая поддержка за спиной, готовая вывести ее к вершине женского успеха. Ян Владиславович считал амбиции мадам пустой тратой времени и, не стесняясь, сказал Ирене об этом в глаза, предсказывая, как скоро, максимум лет через пятьдесят – семьдесят, ей надоест такая мышиная возня. Но, пока было ново и ничего не надоело, мадам собиралась вкушать радостей от жизни, имея все же негласной целью свое окончательное место подле хозяина.

Рита тоже радовалась своему возвращению в Москву, но тихо и умиротворенно и как бы секретно про себя. Хотела увидеть вновь и маму, и братишку, и даже отчима с его собаками. И главное, показать им Мишу – свою самую большую жизненную удачу. Последнее время она часто писала письма домой, пусть полуправду, но домашние верили ей, судя по ответам, так как ни за что бы не поверили, открой она им, как обстоят дела в ее нынешней действительности. Дома знали уже и про Мишу, и про хорошую работу и благодарили за деньги, которые она время от времени отсылала в Москву. К тому же хозяин и сам, и через Мишу побуждал Риту учиться дальше чему-нибудь полезному для семьи, и вот теперь в столице ей будет доступен любой, самый заоблачный вуз.

Что думал по поводу переезда сам хозяин, было неведомо, да и думал ли вообще. Ничего нельзя было прочесть по его бесстрастному лицу. Да и то, мало ли он повидал и поездил, так стоит ли брать в голову еще одну, не более как временную, веху на долгом пути, не ведущую ни в рай, ни в ад, а бог знает к чему.

Переселение в столицу спланировали на нынешнюю весну.

Никогда не мог он подумать и просто предположить, что найдет новизну и удовольствие в городских прогулках. Но в одном Ян остался верен себе и привычке – время для выходов в свет выбирал исключительно вечернее или ночное. Хотя, по правде говоря, огромный, невиданный им никогда ранее мегаполис оживал красками исключительно после захода солнца, расцветая бутонами и фейерверками вывесок, неонами необозримых рекламных щитов. Гигантская столица поглощала без остатка и обезличивала своих стояльцев, как пришлых, так и коренных жителей, и казалось, на бессчетных ее улицах, улочках и проспектах и за всю жизнь невозможно было б повстречать дважды одно и то же лицо. Но нет худа без добра, и Ян отнюдь не стремился к известности и узнаваемости, и рад был, что может совершать приятный городской моцион, не привлекая внимания, не запоминаясь, оставаясь мелкой безымянной частичкой спешащей вечно толпы. Одетый по прохладному времени в длинный кожаный плащ и не слишком изящные, но удобные спортивные ботинки, блуждал по центру сказочной столицы, не удивляя своим видом никого, благо Москву не очень изумил бы и парад нудистов, проходи он средь бела дня в лютый мороз.

А справедливости ради надо заметить, что Яну Владиславовичу, несмотря на возраст, считанный веками, никогда прежде не доводилось бывать в граде столь небывалых размеров. Конечно, в былые времена ноги его имели честь попирать мостовые Венеции и Буды, месить пыльную грязь стамбульских базаров и площадей, да мало ли еще каких поселений и городишек. В настоящем же времени нигде он и не бывал, ничего не видел, кроме пальм и пляжей Большого Сочи. И то сказать – изобильный и шумный курорт мало чем уступал по части многолюдья городам из памяти о его прошлом. Теперь же все было для Яна удивительно и внове: и подземные железные дороги – муравейники метрополитена, и бесконечные автобаны Кольцевой дороги, и умопомрачительные шпили небоскребов, прячущие свои шапки в туманных облаках. И нравы, нравы, нравы. Ничего похожего в своей безнаказанной, лютой бесшабашности Яну до сих пор встречать не доводилось. В мире нового Вавилона было все дозволено и, буде ты не искал дешевой минутной популярности, подчас криминальной и сомнительной, хоронить концы в воду не приходилось. Гигантский круговорот сам затягивал, засасывал происходящее в омуты забвения, топя в илистой грязи людей и события. Миновала весна переезда, а теперь вот и лето подошло к концу, но вкус к городским путешествиям и эскападам, зачастую совершаемым вместе с Иреной, не иссяк и не пропал, словно безалаберная столица имела неограниченный запас новизны, неисчерпаемую кладовую разнообразий своей многоликой жизни.