Остин Гроссман - Скоро я стану неуязвим

Довольно!

— Отдай мне то, зачем я пришел, — я навожу на него пистолет.

Размахивая оружием, приближаюсь к нему. Призраки исчезают.

— Последнее предупреждение.

Он качает головой и накрывает клетку. Стреляю, но поток плазмы застывает в воздухе у меловой линии. Невозможно!

— Это волшебный круг, — объясняет Мистик и касается волшебной палочкой клетки. — А это — волшебная палочка.

Сдергивает покрывало с клетки — пусто; оттуда, где был камень, взмывает в воздух голубь. Мистик поворачивается ко мне, и глаза его — безграничная чернота.

— Загляни мне в глаза…

Я не в силах сопротивляться, не могу отвести взгляд. Смотрю в пугающую, прозрачную глубину… Глаза волшебника должны быть туманны, прикрыты морщинистыми веками, обманчивы… но эти видят все насквозь, замечают то, что я пропустил… Он снова смеется своим истеричным, ухающим, многозначительным смехом.

Взмах накидки прямо перед носом заставил меня моргнуть… Я снова в старом здании физического факультета. Один. Оглядываюсь, прохожу сквозь новую дверь, готовясь к очередным фокусам, но ничего не происходит. В центре комнаты, на возвышении стоит огромное устройство — не то телескоп, не то лазерная пушка на вращающейся платформе. В ней — красный шар размером с теннисный мяч — Дзета-камень. Всеми забытый. Никем не тронутый. Мое первое творение. Моя величайшая ошибка.

Так я и знал! Болтуны они, эти волшебники.

О заклятом враге я не мечтал. Он сам меня выбрал. Сполох тоже учился в школе Петерсона. Его звали Джейсон Гарнер.

Я не знал, что он — мой враг. Он был просто Джейсоном — самым популярным студентом, баскетболистом, редактором «Звезды Петерсона», старостой курса… Приятный юноша. Превратившись в Сполоха, он нисколько не изменился — похоже, перестал стареть.

Он поступил в школу Петерсона на год раньше меня. Быстро произвел на всех впечатление, утвердил свое теплое, добродушное, вездесущее присутствие. Мне всегда приходилось повышать голос, а Джейсона было отчетливо слышно даже в противоположном конце шумного коридора. Казалось, он научился проходить сквозь стены задолго до того, как получил могущество. Он сиял изнутри.

Я думал, что в школе Петерсона все будет по-другому, но Джейсон с приятелями быстро расставили все по местам. Их проделок вспоминать не хочется. Не могу простить того, что меня не замечали. Их не интересовало, кто я такой! Я был никто, мишень для шуток.

Сознательной жестокости он не проявлял и не столько сам меня терроризировал, сколько мимоходом поощрял других. Но таких много — это в порядке вещей. Дева и Черный Волк тоже учились в школе Петерсона, на пару лет младше меня… Я навсегда запоминал лица студентов, а им и в голову не пришло узнать, как меня зовут. Уже тогда они были героями.

Наедине Джейсон обращался со мной по-приятельски. Мы сидели рядом на углубленных курсах математики и биохимии, обменивались дружелюбными репликами. У него были определенные способности к наукам, умение зубрить, необходимое для получения приличного среднего балла. Мы вместе писали контрольные и решали дополнительные задания. Мы были лучшими студентами в группе — и соперничали.

— Ну что, влипли мы, приятель, — говаривал он.

— Влипли, думаешь… — отвечал я странным, несвойственным мне тоном. — Прорвемся!

Он мне нравился — немного. Джейсон относился ко мне, как к обычному человеку. Конечно, это ровным счетом ничего не значило — весь мир ходил у него в друзьях, а я случайно подвернулся. Пару раз я задумывался, найдется ли мне местечко в его вселенной, захочется ли ему сойтись со мной поближе, узнать меня получше… Он такого желания не проявлял.

Я изучал его, как аномальную частицу, как случайную флуктуацию. Моя непопулярность казалась мне неизбежной, необходимой платой за ум; ему на такие жертвы идти не приходилось. Ему были известны секреты мира, и я тоже хотел их узнать.

Он закончил школу, все о нем забыли, на его место пришли другие. Но я не забыл… Мы снова встретились — и в Гарварде, и много позже. К тому времени мы оба изменились и надели маски.

Гарвард для Джейсона был размеренным маршем по заранее расчищенной дороге; он плавно переходил от предмета к предмету, от подружки к подружке, от школьных приятелей к ожидающей его карьере. Меня медленно и неумолимо сносило в неопределенном направлении.

С таким же успехом мы могли бы учиться в разных местах. По выходным я занимался по дополнительной программе в научном центре; наизусть помнил расписание машинного времени на университетском мейнфрейме и форму заявки на осциллограф. Он пропадал на вечеринках с девицами из группы поддержки. Джейсон на всех производил впечатление.

Он поступил на физический факультет. В начале каждого семестра меня передергивало от вида моего голубоглазого, улыбчивого, светловолосого двойника. Мы соперничали за звание лучшего студента на курсе: он — за счет трудолюбивой усидчивости, а я — блистая оригинальностью, внезапными вспышками догадок и математического прозрения, уносившими меня в поля неизведанных теорий. Болван упорно отказывался признать поражение, или хотя бы осознать, насколько сильно он от меня отстает.

Я бы смирился, будь он мне ровней или недавним знакомцем. Противно было делить новую жизнь с человеком из школы Петерсона, где я был шутом гороховым, всеобщим посмешищем. Джейсон кивал мне при встрече, признавая общее прошлое… Между нами существовала особая связь, которую, признаюсь, мне не хотелось уничтожать — возможно, потому, что он вел себя по-дружески, обращался со мной как с полноправным членом того мира, в который мне не было ходу. Быть может, он был для меня эталоном, единственным человеком, которому нужно было доказывать мое мастерство? Наверное, я догадывался, что не смогу покорить мир, пока не усмирю его одного.

Несчастный случай произошел с Джейсоном, когда мы учились на предпоследнем курсе. Напомню: дзета-луч был моим изобретением, и тому существуют доказательства, что бы там ни болтал профессор Берк. По вечерам, в выходные, я проводил расчеты и эксперименты по имитационному моделированию на университетском мейнфрейме, пока остальные напивались, хохотали и дурачились.

Поначалу я думал, что открыл необнаруженную форму излучения. Многие годы спустя я понял, что это — именно измерение, в которое можно попасть. Я разработал примитивный способ принимать и направлять дзета-энергию.

На кону была премия за лучшую студенческую работу и интервью с черноволосой Эрикой Левенштейн для «Гарвард Кримзон». К тому времени мы с ней были знакомы, и я страстно влюбился. Случайно выяснилось, что Джейсон тоже знает Эрику. Их, разумеется, влекло друг к другу. Так часто бывает.