Дуглас Брайан - Замок крови

Несколько месяцев она прожила у меня в замке. Я пытался исцелить ее бедную головку разными алхимическими снадобьями, но ничего не помогало. Как доверчиво она брала из моих рук любую отраву! Я составлял микстуры и сдабривал их изрядными порциями заклинаний. Мне казалось — еще немного, и я найду правильный состав. К моей красавице вернется разум, и мы с нею заживем как брат и сестра в моем прекрасном богатом замке. Как мы будем счастливы! Сколько хорошего сумеем сделать!

Ничему этому не суждено было сбыться. С каждым днем она все больше угасала, хотя встречала мое появление по-прежнему доброй улыбкой. И по-прежнему была мне благодарна. Ребенок уже шевелился в ее чреве, когда я понял, что она умирает.

Не знаю, что стало причиной этого раннего угасания: естественная ли ее болезнь, которой она была подвержена с раннего детства, или мои неудачные попытки исцелить ее. Может быть, и то, и другое. Я понял, что женщину не спасти, и попытался — ради нее самой — уберечь хотя бы ее нерожденное дитя. Когда молодая мать корчилась в агонии, я взял большой нож и вырезал младенца из ее живота.

Она скончалась с тихой улыбкой на лице. Как она была хороша! Все ее страдания, которые она претерпевала столько лет и так кротко, остались позади. А на руках у меня плакал маленький, весь красный ребенок, и кровь его матери стекала у меня по рукам…

— Где это произошло? — спросил Конан. — Где была комната безумной красавицы?

Граф слегка смешался, когда его воспоминания были так резко перебиты.

— Комната? — переспросил он, как будто плохо понимал, о чем идет речь. — А, это… Да, она была наверху. Там и сейчас, наверное, стоит ее постель.

— Какой она была, эта постель? Под большим балдахином? С резными фигурками в ногах?

— Да. Ты видел ее?

Конан кивнул.

— Там все сгнило. Странно — до сих пор все пахнет потом.

— А крови ты там не видел? — содрогаясь, спросил граф.

— Только пот. Но и это достаточно странно, если учесть, что женщина в последний раз спала на этой постели много лет назад.

— Больше двадцати, — подтвердил граф. — Ребенок, который таким ужасным образом появился на свет, и был тем самым мальчиком, я дал ему имя Килдор. Я воспитывал его у себя в замке. К нему был приставлен специальный слуга. Ребенок оказался уродом. Мы поняли это года через два, когда он начал неправильно развиваться. Одно плечо у него было выше другого, спина изгибалась, как кривое колесо. Он хромал — волочил ногу. Поэтому он поздно научился ходить. Лет в пять, не раньше.

Но на этом безобразном теле сидела прелестная голова. Только маленькая. Непропорционально маленькая, как будто она принадлежала крошечной девочке. Хорошенькое личико, бледное, почти прозрачное, огромные глаза, красивые губы, тонкий нос. Когда я смотрел на него, мне казалось, будто в недрах уродливой плоти скрывается очаровательное неземное существо. Может быть, такими были дети лемурийцев — кто знает?

— Судя по остаткам их магии, лемурийцы были довольно неприятными созданиями, — проворчал Конан. — Да и этот Килдор, о котором вы так проникновенно рассказываете, честно говоря, ничего, кроме ужаса, у меня не вызывает. В былые времена, если киммерийка производила на свет уродливое дитя, его относили в лес и оставляли на милость волков и медведей.

— Это жестоко! — содрогнулся граф Леофрик.

— Не менее жестоко, чем воспитать урода в своем замке, а потом бросить его замуровав, на милость черной магии.

— Твои слова поражают меня в самое сердце, — признался Леофрик. — Я и сам так думаю. Но обстоятельства повернулись таким образом, что мне пришлось так поступить.

— И все-таки лучше было не трогать эту безумную нищенку, — настаивал Конан. — Пусть бы бродила себе и умерла бы в свой час. Сдается мне, господин, вы вмешались в естественный ход событий. Боги не любят, когда человек насильственно изменяет судьбу, определенную ими какому-либо существу.

— Но разве тебе не доводилось спасать женщину из рук насильника? — возразил Леофрик. — Разве не приходите вы, воины, на помощь друг другу на поле боя, во время сражения?

— Это так, — согласился Конан. — Но здесь есть кое-какая разница. Одно дело — обычный человек, какой-нибудь рубака или красотка из хорошей семьи, которую пытаются умыкнуть и продать за большие деньги. Тут нет ничего особенного. Но, судя но вашему рассказу, та нищенка была особенной. Избранницей богов. Разве я неправ? И уж вы-то, господин граф, не могли этого не почувствовать. Если уж я понял — из одного только вашего рассказа… Что, не так? Я ошибаюсь?

— Нет, Конан, ты совершенно прав, — со вздохом признал Леофрик. — Она была избранницей. В ней таилась какая-то могущественная светлая сила. Кто знает, может, своим вмешательством я сломал один из лучших замыслов тех, чьи мысли для нас непостижимы. Может, пытаясь спасти ее, я ее погубил. Кто знает! Нужен ли был обыкновенный человеческий рассудок той, которая несла в себе тихий свет нерассуждающей радости?

— Вот как вы заговорили! — хмуро обрадовался Конан. — Наверное, вы все это и раньше понимали. Ну так вот. Когда человек вмешивается в судьбу избранных и начинает перекраивать ее по-своему, на свет появляются чудовища.

— Ты неправ, — запротестовал Леофрик. — Килдор вовсе не был чудовищем. Он был веселым и преданным мальчиком. Он очень любил меня. Думаю, он даже меня боготворил. И я его любил. Учил всему, что знал. Обучил его грамоте, показывал книги.

— Даже магические?

— Нет! — Граф решительно взмахнул рукой. — Разумеется, нет. Только по истории. А сказки ему рассказывала кормилица, которую мы взяли из деревни. Она оставалась при нем до самой… его смерти.

— Это ее скелет с бусами мы нашли наверху? — уточнил Конан.

Граф молча кивнул, погруженный в воспоминания.

— Когда случилась катастрофа, Килдор находился наверху. Он не мог спастись. Он был… боюсь, он был в лаборатории.

— Но там не оказалось никаких скелетов, — напомнил Конан. — Может быть, ему удалось выбраться через окно.

— Исключено. Он застрял бы среди камней. Он был таким неловким, таким… угловатым! Его горб цеплялся даже за косяки дверей. Что уж тут говорить об узком окне! Нет, произошло что-то другое. Возможно, настолько ужасное, что об этом вообще лучше не думать.

Ночью Элваэл спал плохо. Стряпуха Танет успела с ним помириться и даже устроилась ночевать рядом, положив голову ему на плечо, но даже ее присутствие не согревало охранника. Его как будто знобило, хотя трогая свой лоб, он убеждался, что лихорадки у него нет.

Неожиданно его щеки запылали, как будто жаркий пламень дохнул ему в лицо. Не веря этому новому ощущению, Элваэл осторожно прикоснулся к щекам тыльной стороной ладони. И тотчас ощутил горячее. Он откинулся на соломенном ложе, сердясь и недоумевая. Когда он успел подцепить болезнь? И насколько она опасна? Когда-то, очень давно, во влажных и опасных лесах Черных Королевств, он страдал от тропической лихорадки. Но с тех пор она о себе не напоминала.