Кристина Стайл - Мир на ладонях

Словно откликнувшись на его мысленный призыв, девушка очень скоро появилась возле сторожевой башни, наиболее близкой к ногам Конана. Киммериец так обрадовался ей, что, имей он возможность шевелиться, наверное, подпрыгнул бы до небес. Однако радость варвара оказалась преждевременной. Сильвия что-то торопливо заговорила. Он прекрасно слышал ее, но — о ужас! — не понимал ни слова. Похоже, что, пройдя Большие Ворота, его спутница забыла язык людей и теперь не может с ним даже поболтать. Впрочем, что от этого толку? Конан пробовал ответить ей, но его губы даже не дрогнули.

«Нергалова отрыжка ты, а не воин, — снова обратился он к самому себе. — Твое положение хуже, чем ты мог когда-нибудь представить. Уж лучше бы превратился в самую настоящую статую. Ольты показывали бы тебя своим детям и рассказывали бы им историю о тупом и самодовольном болване, занятную и поучительную. Но тебе было бы все равно. А так все-таки обидно. Видеть и слышать, что происходит вокруг, и не иметь возможности подать хоть какие-нибудь признаки жизни».

Сильвия все говорила и говорила что-то, отчаянно жестикулируя, пока наконец не поняла, что все ее усилия напрасны. Тогда девушка опустилась на грубые камни, из которых была сложена стена, и, закрыв лицо ладонями, горько зарыдала. Она плакала так громко, и горе ее было так велико и искренно, что Конан, будь он на это способен, наверное, разрыдался бы вместе с ней.

«Прости меня, малышка, — ласково обратился он к девушке, досадуя, что она его не слышит. — Это моя вина, что я не смог помочь твоему маленькому народцу. Вы так надеялись на меня… Не в моих правилах нарушать данное слово, и, поверь, я обязательно что-нибудь придумаю».

На городскую стену медленно поднялись еще несколько человечков. Сначала все они уставились на исполинскую фигуру, застывшую прямо напротив их скалы, а затем, словно по команде, заголосили на тысячу ладов. Они плакали, выли, вопили, орали, как будто в образе окаменевшего киммерийца узрели собственную неминуемую смерть. Сердце варвара, видимо не обратившееся в камень, потому что он ясно слышал, как кровь стучит в висках, ныло и болело, ему было невыразимо стыдно, как если бы он обидел невинных детей и смеялся бы над их слезами.

Конечно, ему было не до смеха. Он чувствовал, что тело его по-прежнему живо, но невидимые силы сковали его, одев в непробиваемую каменную оболочку. Ярость, отчаяние, злость на самого себя душили Конана, но он лишь неподвижно стоял посреди лазурных вод, которые с мягким шелестом лизали его ноги, и смотрел, как чудесные крошечные ольты скулят от невыразимого горя.

Наконец слезы несчастных, похоже, иссякли. Медленно, один за другим человечки в разноцветных одеждах поднимались на ноги и, низко опустив головы, покидали стену. Вот уже на ней осталась одна Сильвия. Девушка подняла опухшее от слез лицо, грациозным жестом откинула со лба прядь удивительных волос лунного цвета и укоризненно взглянула на киммерийца. Обладай она чарами могучего мага, который может взглядом испепелить врага, на месте застывшего истукана осталась бы груда пепла. Да и сам он готов был провалиться сквозь землю, однако и этого ему было не дано. Сильвия еще раз взглянула на Конана, слегка покачала головой и, отвернувшись от него, тоже ушла со стены. Он снова остался один.

Потекли однообразные и бесконечно длинные дни. Конан, первое время лихорадочно искавший выход, бросил это неблагодарное занятие и порой надолго забывался каким-то странным полусном, из которого его выводили многочисленные обитатели моря и небес, коих почему-то очень привлекала новая и, главное, совершенно необжитая скала. Больше всего киммерийцу досаждало неизвестное морское чудище, с силой бившееся об его ноги где-то возле лодыжек, словно больше всего на свете желая сокрушить эти столбы, которых совсем недавно тут еще не было.

«Ну, погоди, мерзавец! — злился варвар. — Твое счастье, что я не могу даже пальцем пошевелить. Встретился бы ты мне в более подходящую пору, я тебя, гадину, задушил бы собственными руками. Что тебе, поганцу, от меня надо? Обойти не можешь? Вон места сколько гуляй — не хочу. Так нет, этой мокрице-переростку понадобилось пролезть именно тут. Полжизни отдал бы за то, чтобы пнуть тебя, Нергалово дерьмо, как следует!»

Однако неведомый житель глубин не слышал его и, наверное, даже не подозревал, что мешает кому бы то ни было. Он лишь с упорством, достойным лучшего применения, долбил и долбил каменные сапоги Конана. Однажды, представив, как его невидимый противник, наверное, бесится оттого, что не может добиться желаемого, киммериец вдруг страшно развеселился и тут же почувствовал, что его злость на беднягу прошла. После этого он начал внимательно прислушиваться к тому, что происходило на глубине, пытаясь представить, как выглядит эта тварь.

Она явно была очень крупной, по меркам ольтов, конечно. И сильной, так как варвар иногда очень даже ощущал удары, смягченные толщей воды. Ему, естественно, не было больно, но, будь киммериец не таким огромным, упрямство подводного чудища дало бы в конце концов результаты. И еще у него, похоже, были щупальца, ибо он иногда обвивал! чем-то ноги Конана и пробовал тянуть их на себя, нисколько не опасаясь, что эта махина может свалиться ему на голову. Значит, еще и не из трусливых.

«Интересно было бы на него посмотреть, — подумывал киммериец. — Я понятия не имею, где находится страна ольтов. И животные у них могут быть совершенно не похожи на наших. Правда, мне не раз приходилось видеть всевозможнейшую дрянь, порой самую невероятную, рожденную больным воображением взбесившихся колдунов… Но ведь этого-то никто не придумывал. Он родился в этом море и спокойненько себе жил, пока не наткнулся на меня. Ему, видать, тоже интересно, что за гадость тут появилась. Эх, Нергал мне в печень. Нагнуться хотя бы… Тут ведь совсем не глубоко…»

Подводный обитатель, конечно, время от времени сердил Конана, но самое настоящее бешенство у варвара вызывали птицы. Скорее всего, где-то неподалеку была суша, иначе откуда бы тут взяться этим наглым пернатым? Они иногда появлялись целыми стаями, иногда поодиночке, но киммерийцу от этого было не легче. Досаждали они ему страшно. То какая-нибудь пичуга усядется прямо на нос и, склоняя крошечную головку то на один бок, то на другой, пристально смотрит прямо в глаза, словно понимает, что перед ней человек, только очень большой и совершенно беспомощный. То они налетают десятками и устраивают на его плечах место сборищ, галдя при этом немилосердно. Ладно бы еще только галдели! Так ведь гадят, сволочи! Такие крошечные, а следов оставляют, что твой слон!

Но и это показалось Конану ерундой, после того как семейство относительно крупных птиц, очень напоминающих орлов, поселилось у него на голове. Сначала они летали туда-обратно, собирая ветви, потом долго и шумно вили гнездо, и наконец орлица надолго устроилась в нем, а ее верный друг начал таскать ей пищу.