Тимур Рымжанов - Хромой странник

По спине ударили. Не сильно – я бы сказал, даже робко, словно только для того, чтобы привлечь мое внимание.

– Проклятье! На весь твой поганый род! На всю твою гнилую половецкую кровь! На мерзкие чресла твои!

Вся существующая реальность щелкнула, словно исполинским кнутом, тугим железным капканом саданула по сердцу. Кровь вспенилась от ярости, вскипела от гнева в тот момент, когда я повернулся и, сдерживая накатившую дрожь, посмотрел на тощего священника, стоящего у меня за спиной. В одной руке он держал посох, которым и приложил меня по спине, а в другой – довольно свежую волчью шкуру. Народ, окружавший нас до этого, в страхе расступился, отпрянул, образуя как бы свободную площадку для нас двоих.

– Дьявольский отпрыск! Воплощенный бес! Будь проклят ты небесами, нечестивец! Нехристь! Язычник! За погубленные души! За смерть невинно убиенных!

Сказав это, священник швырнул мне под ноги волчью шкуру, плюнул поверх и тут же схватился освободившейся рукой за деревянный крест, висящий на груди.

По всей видимости, в моем взгляде была такая безудержная ярость, что служитель церкви не смог его выдержать и отвел глаза. Люди замерли, как восковые фигуры. Перепуганные, встревоженные, они смотрели на нас с ужасом и трепетом, представляя себе исход возможной стычки, но я сдержался.

Потребовалось время, чтобы успокоить дыхание, привести мысли в порядок и принять оптимальное решение. Это было непросто. Я не знал сути обвинений, не понимал, за что получил проклятье от представителя церкви, но убивать его или калечить при людях не решился. Любое агрессивное действие с моей стороны будет распиской под приговором. Не могу с уверенностью сказать, как здесь относятся к священнику на самом деле, но без всяких сомнений многим лучше, чем ко мне, нелюдимому чужаку, который скрывается на болотах, обросших слухами один другого страшней.

Нельзя было вот так просто стоять и терпеть. Требовалось действие. Накопившейся энергии требовался выход. Я не знал, что символизировала шкура волка, брошенная мне под ноги, – знак проклятия, намек на то, что именно в этой шкуре, по представлениям многих, я совершаю все те злодеяния, которые мне приписывает молва, – но я должен как-то отреагировать. Поднять ее, забрать с собой? Оставить здесь? Перешагнуть, вытереть об нее ноги? Какое действие будет верным? Может, плюнуть в ответ на рясу священника? За такое меня точно убьют! Это будет повод, отмашка самосуду. Толпе будет достаточно самого незначительного сигнала, чтобы разорвать меня на части. Нет смысла оправдываться, отпираться, сопротивляться. Сейчас любое действие расценят не в мою пользу. Священник потратил не один год, зарабатывая себе авторитет среди народа и поддержку власти, а меня видели в городе лишь пару раз, да и то в компании сомнительного типа, не внушающего доверия.

Перешагнув брошенную на снег волчью шкуру, я только надвинул на лицо капюшон и пошел к воротам, еле заметно прихрамывая.

Не знаю, на какую реакцию рассчитывал священник, но больше он не произнес ни слова. Толпа безмолвно расступалась, давая мне возможность пройти. Как же хотелось в этот момент наломать дров, выплеснуть все, что накопилось! От безысходности впору зарычать и наброситься диким зверем, злобным оборотнем, за которого меня принимают. Но не посмею, сдержусь и просто уйду. Вокруг полно других городов, что я зациклился на этой деревянной крепости? На этих диких, непролазных лесах и болотах? Владимир, Суздаль, Москва, та же самая Коломна. Пока реки скованы льдом, можно идти по проторенным курьерским и торговым путям! На север, на юг, запад или восток! Здесь нет границ, нет виз и паспортного режима! Прочь от дикости! Во мне кладезь технологий, знаний, умений. Я могу это доказать! Могу это очень дорого продать. Князья и бояре, священники и простой люд будут готовы отдать мне душу, как дьяволу, только за малую толику информации, которой я владею! Отступать или бежать с поля битвы – это не одно и то же! Я отступаю, но не бегу. Тьма и дикость в душах людей сделала первый ход, воспользовалась элементом неожиданности. Впредь мне надо быть готовым к таким поворотам событий. Это мне урок, курс выживания! Не дождетесь моего бегства, не станете свидетелями моего позорного выхода из боя. Я отступлю, но обязательно вернусь!

Для доказательства собственной исключительности требовались действия. Не просто прожигание жизни в глуши на болоте, а продуманный план, который бы позволил мне совершить задуманное. Долгая дорога вскоре выветрила из меня всю ярость и гнев. Проклятия священника остались в памяти как короткий и неприятный эпизод, но он ни в коем случае не мог испортить того чудесного мгновения, когда мой напряженный взгляд и удивленные глаза Ярославны встретились, образуя тонкую, незримую связь, словно хрустальный мост, на который каждый из нас был готов ступить, не раздумывая. Этого мига достаточно, чтобы получить аванс вдохновения, силу бороться. Я не привык сдаваться. Я всегда шел до конца. Если не было возможности идти коротким путем, я выбирал извилистый, длинный, но все равно добивался всего, чего хотел. Сейчас я намерен делать то же самое. Не склонен менять привычки, особенно в угоду малограмотной толпе.

На болото можно было попасть уже известным мне способом, привычной дорогой, и короткой, пока еще нехоженой. Петр однажды говорил, что есть возможность заметно срезать путь, если идти через реку, когда лед встанет крепко. Я лишь умозрительно представлял себе этот маршрут, но с начала зимы даже не пробовал по нему пройти. Но сейчас, похоже, не оставалось выбора. Из крепости я вышел примерно во втором часу дня. Еще час-полтора, и начнет темнеть. Если небо будет чистым, а луна поднимется над горизонтом, то нет проблем, пройду в свою хижину, как по проспекту. Но с запада уже тянуло серые рваные тучи, и ничего хорошего такие перемены в погоде не предвещали.

Видимо, после нервного потрясения, испытанного мною в городе, когда священник прилюдно осыпал меня ворохом проклятий, я был просто неадекватен, переоценил погодные условия и резерв собственных сил. Некоторое время шел по льду реки: это было приятно и необычно. Реки здесь все равно что дороги, очень широкие, гладкие, лишь изредка с наметами да сугробами, но их немного, и серьезных помех при движении они не создают.

Серая мгла быстро заволокла небо, снег повалил крупными хлопьями, ветер усилился. Я прибавил шаг, и уже через пару километров понял, что зря это сделал. Опять заныла старая травма, в коленном суставе что-то щелкнуло, отдалось резкой болью в бедре. Дав себе небольшую передышку, я оглянулся назад, оценивая расстояние, которое успел пройти. Возвращаться не имело смысла. На льду не осталось моих следов, ветер мгновенно заметал их, не оставляя возможности вернуться. Но сил и упорства еще хватало. Я не боялся даже остаться в лесу на ночлег, провести ночь у костра, в укрытии, овраге или просто под упавшим стволом дерева. С собой у меня были какие-то припасы, тушеное мясо, довольно свежий хлеб, испеченный в дорогу молчаливой вдовой Ефросиньей. Да и оружие при себе имелось. Сулицу со сломанным креплением и древком еще возможно было починить и использовать по назначению. Жаль, вот только топора не взял, он бы мне сейчас пригодился.