Тимур Рымжанов - Хромой странник

В ответ на это я только самодовольно хмыкнул и стал сбрасывать с плеча и бедра оружие. Скинул верхнюю одежду и закатал рукава рубахи.

Свой ящик с зельями я поставил на единственном столе и стал расставлять бутылки. Первым делом вынул ступку и, всыпав в нее пригоршню семян подорожника, стал толочь. Минут через пять явился Мартын с полной корзиной древесного угля. Сразу вслед за ним принесли, как я и требовал, свежие яйца и молоко. Коктейльчик я заготовил отвратный, но придется старому князю его пить, хочет он того или нет. Я не знаю, какой был использован яд. Если мышьяк, то все мои действия – мертвому припарки. Но если растительного происхождения, то возможно, что и вычухаю старика.

Что страдает в первую очередь при отравлении? Печень, почки, кровь. Если я правильно понимаю, яд подсунули вместе с пищей. Прошло уже много времени, и за этот срок внутренние органы должны серьезно напитаться отравой. Плохо дело. Все мои методы хороши только при условии, что яд несильный и принят недавно. Но попробовать надо, тем более что это единственный способ, который мне известен.

Уже через час непрерывных манипуляций с несчастным князем его наконец-то стошнило. Благо крови было очень немного, и я потребовал принести мне соль. Очень слабый спиртовой раствор с солью и отваром зверобоя пришлось просто влить в глотку князя, зажав ему нос. Следом минут через десять я сам напоил князя молоком с яичными белками и угольным порошком.

Примерно к трем часам ночи, когда слуги утомились выносить ведра и отмывать пол, князь Ингвар немного порозовел и стал дышать ровнее и глубже. Для старика такое отравление может окончиться инсультом, параличом, долгой и мучительной смертью. Послушники епископа оттащили своего владыку поближе к печи.

К утру я приготовил отвар из березовых почек с настойкой зверобоя, заготовленной еще в хижине у Петра. Сделал сок из свежих побегов крапивы. Все это буквально через силу, методами средневековой инквизиции пришлось вливать в несчастного старика. Тот уже начал брыкаться, упираться, но всякий раз был вынужден проглотить все до последней капли. Если брыкается – значит, ожил, и вкус моих настоек ему явно не нравится. Помню, однажды в детстве я серьезно отравился грибами. Родители не ели, а меня скрутило. Вот тогда бабушка меня оставила у себя и неделю отпаивала одними травами. Ну и гадостные настойки и отвары она готовила – как вспомню, аж рвотный позыв начинается.

Но тогда все закончилось благополучно, и слава Богу. Бабушка тогда рассказывала, что яд не только по внутренним органам бьет, а еще и по голове вдарить может. Судя по рассказу боярина Дмитрия Васильевича, князь Ингвар и до отравления с головой не дружный был, а уж после, если оклемается, то и вовсе чердак ему скособочит.

Князь уснул. Я тоже бросил душегрейку на широкую лавку и лег, вытянув ноги.

– Признаюсь, что неправ я был, когда тебя, чужака, в недобром подозревал да проклинал, – сказал священник, поднимаясь со стула возле печи. – Вот все мои проклятия и воротились. Вот и осели на мою душу грешную.

– Это что же, святой отец, тебя после так скрутило?

– В дугу, сын мой, свернуло так, что вздохнуть толком не могу, а уж как службу вести – так пытка. Смилуйся, Аред, сними проклятие, – попросил старик, старательно пряча глаза. – Волка того еще в конце зимы словили. А про тебя все слух идет, дескать, живешь себе, меды пьешь, поганое место очистил, добро людям делаешь и платы не просишь. О кузнечных делах твоих еще Василь мне сказывал, да только я все кричал на него, ругался, а тут в лавках торговцы всполошились, за один твой серп три дают, за косу – половецкую саблю не жалеют. За простой топор – семь бобровых шкур. И мастера говорят, что добрая у тебя рука. Прости меня, Аред, не со зла я проклятие изрек, за погубленных тем волком людей жалостно было.

– Ты, отче, на чем почивать изволишь? На пуховой перине или на дубовой лавке?

– Ну как же на лавке, я ж не смерд деревенский. Я от самого Царьграда до Киева в молитвах шел. Долгие дороги терпел, странствия изведал, неужто мне, старику…

– Вот в том-то и причина того проклятия, – оборвал я епископа, не давая закончить своих оправданий. – Отдай-ка посох служке да ко мне спиной повернись. От сытой жизни святое крещение из тебя исходить стало. Должность у тебя ответственная, многие чужие грехи все твоими молитвами исходят, вот и не хватает тебе святости на всех. Крестом животворящим спасаешь души, а о себе и забыл в делах суетных. Вот я тебе крещение твое и верну.

В этот момент лицо священника больше напоминало гримасу приговоренного к казни, которому только что очень вежливо предложили положить голову на плаху и чуть-чуть поправить воротничок.

– Да не бойся ты, я дурного не сделаю. Скрести руки на груди. Вот так, ладони положи на плечи, да смотри, держи крепко.

Я встал за спиной у священника обхватил его, взял за локти и приподнял. Как только услышал, что старик со страху резко выдохнул, я рванул вверх и сильно тряхнул его худую немощь. Даже мне было слышно, как хрустнули позвонки. Простое смещение позвоночных дисков – результат сниженной физической активности и слишком мягкого лежбища. Ослабленные мышцы уже не в состоянии удерживать позвоночник в вертикальном положении и поэтому при малейшей нагрузке смещаются, вызывая дикую боль и, как следствие, еще большую неподвижность.

Старик громко взвизгнул, попытался было расцепить руки, но куда там… Уже через пару секунд я поставил его на пол, а сам отошел в сторону. Священник стоял ровно, не согнутый коромыслом, а нормально, как и прежде. В нем боролись желание в очередной раз осыпать меня проклятиями и в то же время удивление от всего произошедшего. Как бы с подозрением он несколько раз наклонился в сторону, повертел плечами и даже сам нагнулся, чтобы подобрать с пола посох, который уронил его служка, удивленный таким зрелищем.

– Воистину неисповедимы пути Господни, – пробубнил священник и пошел к выходу. – Спасибо, Аред, век тебе этого не забуду.

– Постой-ка, отец. Вопрос у меня к тебе есть. Ты вот книжный человек, многое изведал, грамоте обучен, поведай мне, дикарю, какой нынче год, а то я что-то запутался. В наших землях счет по-другому ведется, а вот ваших лет я так и не смог узнать.

– Ну, так это просто, в Святом Писании все сказано, шесть тысяч семьсот сороковой год нынче.

– Это я и без тебя знаю, – соврал я, совершенно недовольный таким ответом.

– Так что ж тебе еще надобно?

– Ты мне проще поведай, сколько от Рождества Христова лет прошло?

Старик задумался и стал загибать пальцы, что-то бормоча себе под нос. Вычислял минут десять, писал пальцем на пыли бревен какие-то каракули и наконец выдал: