Джон Норман - Бродяга Гора

— Возьми меня еще раз, господин, — взмолилась Пегги.

— Хорошо, — согласился я.

Но даже когда она стонала и вскрикивала в моих объятиях, я, наслаждаясь ее телом, продолжал размышлять о человеческой природе, пока наконец не забыл обо всем.

— Ты доставила мне удовольствие, рабыня, — сказал я ей, когда все кончилось.

— Я счастлива, господин, — отозвалась Пегги, всхлипывая от восторга.

Некоторое время мы неподвижно лежали бок о бок, и ко мне снова вернулись мои мысли.

Может быть, то, что мы не являемся бесплотными и бесполыми существами неправильно, но так распорядилась природа. Что дурного в исполнении предначертанного? Может ли землянин, живущий в оковах, налагаемых обществом, не завидовать жителям Гора? Горианцам по наивности и простоте не приходит в голову задуматься об этическом содержании естественных желаний. Пожалуй, вздумай кто-то заговорить об этом, его бы не поняли или сочли умалишенным. Считая, что жажду следует утолять, а не пестовать и лелеять, горианцы избавляют себя от некоторых эксцентрических неврозов.

Как я жалел тех, кому приходилось публично декларировать свою приверженность подобным вздорным доктринам! Увы, в извращенном мире подлинная отвага есть великая редкость.

— А еще я узнала, — продолжила Пегги, — что мужчины, то есть настоящие мужчины, горианцы, — прирожденные господа.

— Оближи и поцелуй меня, — приказал я.

— Облизать и поцеловать?

— Живо!

— Слушаюсь, господин, — сказала Пегги.

— У тебя это хорошо получается.

— Тасдрон научил меня этому, — призналась она с дрожью в голосе.

Я улыбнулся, представляя себе процесс обучения. Если у Пегги что-то не получалось, она трепетала, ибо знала: господин волен не только выпороть ее, но и скормить голодному слину. В таких условиях девушки учатся быстро и старательно.

Я хмыкнул.

— Доволен ли господин? — спросила рабыня.

— Вполне, — сказал я.

— Пегги счастлива это слышать.

— Заканчивай свое дело, — велел я.

— Слушаюсь, господин.

Ее голова покоилась на моем бедре, а моя рука сначала блуждала в ее волосах, а потом, спустившись на шею, нащупала тонкий стальной ошейник.

Пегги коснулась губами моего бедра, и я ощутил тепло ее дыхания, горячее прикосновение губ и языка. Она страстно поцеловала мою плоть и снова вытянулась рядом со мной, сказав при этом:

— Я сумела убедить тебя в своей рабской сущности.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Ты владел и повелевал мною так естественно, небрежно и бездумно, как если бы на моем месте оказалась любая местная уроженка в ошейнике. Это позволило мне понять, что ты позабыл о моем земном происхождении и стал относиться ко мне только как к рабыне.

— Понятно.

— Теперь ты видишь, что я точно такая же, как и все прочие рабыни, обязанные повиноваться, ублажать и доставлять удовольствие.

— А сама ты довольна?

— Да, господин, довольна и счастлива, как была бы довольна и счастлива любая женщина, оказавшись во власти такого мужчины, как ты.

— Мне пора уходить, — сказал я.

Пегги испуганно подняла голову.

— Помедли, господин. Позволь мне еще раз ублажить тебя!

— Да ты, я смотрю, рабыня с желаниями, — усмехнулся я.

— Здесь, на Горе, я усвоила, что мое подлинное желание — служить мужчинам. И это, в свою очередь, разжигает желание в них.

— В твоем лоне пылает жар рабыни, не так ли?

— Да, господин, истинное пламя настоящей рабыни. Не стану притворяться, будто это не так.

— Бесстыдница…

— Да, господин.

— Для кого полыхает твой жар в данный момент?

— Для тебя, господин, — прошептала Пегги.

Я заколебался.

— Будь милостив, господин, — умоляюще произнесла рабыня. — Снизойди до меня.

Я подмял ее под себя и овладел ею так, как будто бы насиловал.

При этом Пегги кричала от наслаждения, хотя я был нарочито груб и бесцеремонен. Насытившись, я отшвырнул ее в сторону и надел тунику. Наслаждаться рабынями, конечно, приятно, но меня ждали и другие занятия, не столь восхитительные. Мне предстояло отправиться на верфи в поисках работы.

— Господин. — окликнула меня Пегги.

Я обернулся.

— Для тебя важно, что я, девушка с Земли, стала настоящей рабыней, так ведь?

— Да, важно, — согласился я.

— Мне кажется, это связано с интересом к другой девушке. Тоже с Земли. Я права?

— Может быть, — сказал я.

— Она рабыня?

— Уже нет. Я освободил ее.

— Жаль.

Я пожал плечами.

— Есть у нее Домашний камень? — поинтересовалась Пегги.

— Нет.

— Так возьми и обрати ее в рабство!

— Она не такая, как ты, — сказал я.

— Хорошенькая?

— Даже очень.

— Тогда она не так уж отличается от меня, — сказала рабыня. — Я ее видела?

— Давно. Она была со мной в том ресторане.

— Ах, эта! — рассмеялась девушка.

— Да, она, — подтвердил я.

— И вправду хорошенькая. Она теперь здесь, на Горе?

— Да.

— Свободна?

— Да, свободна.

— Мне это не нравится. Почему я рабыня, а она свободна?

— Будь она здесь, тебе пришлось бы пасть перед ней на колени и повиноваться ей.

Девушка в ошейнике содрогнулась.

— Мы, рабыни, боимся свободных женщин, — призналась она. — И в этом нет ничего удивительного. Свободные женщины завидуют нашим ошейникам, а потому зачастую бывают к нам очень жестоки.

— Как ты думаешь, из нее вышла бы хорошая рабыня? — спросил я.

Девушка улыбнулась.

— Я думаю, господин, из нее получилась бы превосходная рабыня.

— Я буду иметь это в виду.

Пегги быстро опустилась передо мной на колени.

— Заверяю тебя, что она истинная рабыня. Я помню ее. Она из тех, кому необходим ошейник.

— Но ты же ее не знаешь!

— Возможно, господин, это ты по-настоящему ее не знаешь.

Слова невольницы вызвали у меня улыбку.

— Как ты думаешь, поймет одна рабыня другую? — спросила Пегги.

Я рассмеялся.

— Не церемонься с ней, надень на нее ошейник, брось ее к своим ногам. Вот увидишь, это пойдет ей на пользу.

Я расхохотался еще пуще. Настойчивые советы стоявшей на коленях прелестной рабыни казались мне несуразными. Ясно ведь, что мисс Беверли Хендерсон и рабство — понятия абсолютно взаимоисключающие.

— Заверяю тебя, — продолжила Пегги, откинувшись на пятки, — она истинная, прирожденная рабыня, причем рабское начало в ней даже сильнее, чем во мне.

— Следи за своим языком, девка! Как бы его тебе не урезали! — рявкнул я.

Пегги задрожала и, опустив голову, пролепетала:

— Прости меня, господин.

— Она не имеет с тобой ничего общего, — рычал я. — Ты всего лишь жалкая, низкая, ничтожная рабыня!

— Речь не обо мне, а о ней. Ты желаешь, чтобы она следовала своей природе или подстраивалась под искусственный образ женщины, выработанный на другой планете?

Я промолчал.