Дуглас Брайан - Красавица в зеркалах

— Ничего нового, — буркнул Конан. — Я и сам предпочитаю работать по ночам.

— Работать? — с неподдельным ужасом воскликнула Далесари. — Не хочешь же ты сказать, что по ночам забиваешь сваи или возишь камни на строительстве какого-нибудь храма?

Несмотря на жуть, все трое рассмеялись.

— Нет, — сказал Конан, отсмеявшись. — Когда я говорю о «работе», я имею в виду нечто более… прибыльное, чем таскание камней на строительстве храма. Как бы там ни было, но юный граф взял себе в союзники ночь — а значит, и все силы тьмы; стало быть, и меня.

— Ты хочешь отправиться с нами в замок?

— Не вижу другого способа попасть туда, — сказал Конан. — Нет, способы, конечно, есть, но этот самый простой. Я ведь говорил, что должен отогнать от вас кровавых призраков беды… Так что уж не спорьте со мной сейчас.

— Конан, — нерешительно проговорил Югонна, — я буду тебе очень признателен…

— Мы оба будем тебе признательны, — перебила Далесари.

— Мы оба, — подхватил Югонна. — Нам нужен человек, который поберег бы наши жизни. Похоже, здесь нам угрожает нешуточная опасность.

— Ну так бегите! Не задерживайтесь здесь ни минуты.

— Нет, — хором произнесли супруги.

Югонна объяснил:

— Нам нужны эти деньги, ты же знаешь.

А Далесари добавила:

— Нам жаль молодого графа…

— Кто этот верзила? — осведомился начальник дворцовой стражи, когда Конан вместе с обоими фокусниками предстал перед ним. Они успели переодеться в чистое и перевязали рану Югонны. Конан маячил за спинами своих знакомцев, превосходя их в росте по меньшей мере на голову.

— Это? — Югонна повернулся и глянул на Конана. — Наш помощник. Он носит зеркало. И вещи. И иногда — Далесари.

— Он переносит меня через препятствия, — объяснила Далесари. — Через лужи, камни… В общем, там, где трудно пройти.

Конан сильно сопел у нее за спиной.

Начальник стражи махнул рукой.

— Проходите. Граф Цинфелин ждет вас. Я предупрежден насчет двоих фигляров, но коли вас трое…

— Это необходимо для нашего представления, — твердо заявил Югонна.

И они зашагали по коридору. Начальник стражи проводил их глазами и, пожав плечами, отправился спать.

Цинфелин ждал их прибытия с нетерпением. Когда дверь его личных покоев открылась, и показалась Далесари, молодой граф сам бросился к ней навстречу. Он больше не был ни бледным, ни вялым. На его щеках играл лихорадочный румянец, глаза горели, пересохшие губы все время шевелились, как будто Цинфелин вел бесконечный и беззвучный диалог с самим собой.

— Наконец-то! — воскликнул он, хватая Далесари и Югонну за руки и втаскивая их в комнату.

Он тут же осекся, заметив Конана: — А это кто?

— Наш помощник.

— А, хорошо…

Цинфелин сразу же перестал обращать на Конана внимание, и киммериец, устроившись в углу, занял удобный наблюдательный пост, как раз рядом с кувшином, полным вина.

Напрасно Югонна боялся, что юный граф обратит внимание на растерзанный вид обоих фокусников. Хотя в комнате и горел факел, воткнутый в стену, Цинфелин совершенно не замечал ссадин и разбитой губы Югонны, красной полоски на шее Далесари. Он целиком и полностью был поглощен своими мыслями.

— Зеркало с вами? — жадно спросил он.

Югонна вынул из мешка зеркало и установил его перед графом.

— Отлично! — воскликнул Цинфелин, потирая руки. — Превосходно! А сейчас покажите мне, пожалуйста, еще раз некоторые картины.

— Что именно хочет увидеть ваша светлость? — вежливо осведомился Югонна.

Конан шумно отхлебнул вина и, заметив, что Далесари с укоризной посмотрела на него, приветливо махнул ей рукой.

И снова Цинфелин явил полное безразличие к происходящему вокруг него.

— Помните ту картину… маяк возле пролива? — быстро проговорил он. Далесари обратила внимание на то, что юный граф чуть задыхается.

— Маяк? — переспросила она. — Но почему вашу светлость так взволновала именно эта картина? По-моему, она самая мирная и успокаивающая.

Югонна покосился на свою подругу. Вечно ей нужно возражать! Всегда и на все у Далесари имеется собственное мнение! Когда-нибудь это здорово их подведет…

— Его светлость хочет увидеть маяк, — мягко заметил Югонна. — Зачем же рассуждать и тем более возражать? Просто покажем еще раз маяк, вот и все… Лично мне тоже нравится эта картина. Хотя большинство мечтательных юношей, разумеется, выбрали бы русалок.

С этими словами он провел рукой над зеркалом, и там снова заклубился туман, а сквозь разводы и пятна тумана проступила белая башня с фонарем наверху. Серые воды пролива тихо плескали у подножия башни, чайка кружила в воздухе.

Цинфелин так и прирос взглядом к этой картине. Конан привстал, чтобы лучше видеть — что именно так поразило юного графа. Пока что ничего особенного не происходило.

— Хорошо, — прошептал наконец Цинфелин. — Очень хорошо… Я видел все, что мне было нужно… И… — Он перевел взгляд на обоих фокусников, а затем посмотрел прямо в синие глаза киммерийца. — И я хочу спросить вас, вас троих: вы будете моими друзьями?

Они молчали, ошеломленные этим неожиданным вопросом.

— Что? — вскрикнула Далесари, не сдержавшись.

— Я хочу знать, согласны ли вы стать моими друзьями, — настойчиво повторил принц. — Потому что никто из моих прежних друзей не поймет… Они просто не в состоянии понять — в отличие от вас… Но мне нужны преданные люди. Люди, которым от меня ничего не нужно.

— Кроме денег, — спокойно произнес Конан.

Юный граф вздрогнул, а затем расслабился.

— Да, я заплачу вам денег за услуги, — согласился он так, словно речь шла о чем-то несущественном. — Но не это важно. Я хочу, чтобы вы не предали меня. И не ради денег, а ради меня самого.

— Хорошо, — все так же спокойно сказал Конан. — Вы рассуждаете как настоящий король. Как король, попавший в беду. Я согласен вам служить.

— Мы согласны, — поправил Югонна, с укоризной глядя на Конана.

— Рад видеть такое единодушие в моих товарищах, — объявил Конан. — Итак, мы готовы. Можете нам довериться.

— Отлично! — Цинфелин встал и развел руки в стороны. — Вы показали мне отменный фокус, а теперь позвольте и мне показать вам свой. Я потому и попросил вас прийти ко мне ночью, что мой фокус происходит только по ночам. Зато ежедневно. Точнее, еженощно. Смотрите…

Он указал на каменную стену, и вдруг Югонна с ужасом понял, что поверхность стены расплывается, становится зыбкой, как будто погружается в туман. Миг — и из этого тумана выступила живая картинка.

В первые мгновения она представлялась чем-то вроде барельефа, но затем фигуры ожили, зашевелились, обрели собственное бытие, и теперь наблюдателям казалось, что они смотрят на некую сцену, разворачивающуюся в невероятной дали.