Роланд Грин - Волшебный туман

Варвар с силой рубанул справа, целя в грудную клетку дикаря, и попал ему по руке, сжимавшей саблю. Предплечье и талвар дикаря упали на землю. Он взвыл и попытался ткнуть хлещущим кровью обрубком в лицо киммерийцу. Клинок Конана остановил врага, глубоко вонзившись в торс дикаря и достав ему до сердца.

Дикарь упал в узком проходе между двумя скалами, частично перегородив его. Конан полуобернулся, схватил камень и швырнул его левой рукой в следующего появившегося в проходе дикаря. Камень превратил лицо этого человека в кровавое месиво, и дикарь, споткнувшись, налетел на острие только что выхваченного кинжала Конана и упал на тело своего товарища.

Рядом с ухом Конана просвистела стрела. Стреляли справа. Киммериец повернулся в ту сторону, схватил еще один камень и прыгнул вперед. Дикарь находился слишком близко для того, чтобы бросать камень, так близко, что никак не мог промахнуться, стреляя из лука. Но паника и спешка даже лучшего воина сделают ничем не лучше ребенка — и он окажется в бою куда хуже Конана.

Киммериец ударил лучника левой рукой, сжимавшей камень, одновременно делая выпад мечом поверх его плеча. Голова первого противника отдернулась назад достаточно сильно, чтобы сломать ему шею, и он врезался в дикаря, стоявшего, у него за спиной, в тот же миг, когда клинок Конана вошел ему в горло. Противники Конана попадали друг на друга.

Теперь Конан оказался на открытом месте, окруженный со всех сторон скалами, где могли скрываться лучники. За спиной его остались два прохода. По ним дикари могли обойти киммерийца с флангов. Варвар отступил, перемещаясь влево. Впереди лежал единственный узкий проход, где оба фланга были бы надежно прикрыты, а дикари смогли бы там нападать на Конана, подходя по одному.

На пути к этому узкому проходу Конану пришлось убить только лишь одного врага. Судя по крикам и воплям с обеих сторон от него, не говоря уж о лязге стали, киммериец решил, что его товарищам пока везет.

Во всяком случае он на это надеялся. Людям Конана требовалось смешать ряды бегущих вниз дикарей, прежде чем их товарищи внизу сообразят, что происходит. Если же те придут на помощь, то туранцы Конана окажутся меж двух огней.

В последующие несколько мгновений бегущие дикари были смяты. Каждый из бойцов Конана сражался за двоих, и хотя дикарей было больше, чем рассчитывал киммериец, в конечном счете победа осталась за туранцами и афгулами.

Конан только-только улучил минутку перевести дух и кое-как вытереть клинки, когда снизу раздались новые крики. С человеческими воплями смешивались испуганное ржание и мучительные предсмертные визги лошадей.

И снова раздались туранские боевые кличи.

Конан только и успел подумать, насколько же беспорядочной получилась эта битва, когда на его людей нахлынула новая волна дикарей. Эти поднимались из долины внизу. Они, казалось, столь же рвались подняться на гору, как их товарищи — спуститься с нее.

Подобно своим товарищам они превосходили в численности отряд Конана, даже если бы тот не потерял ни одного человека. А так как Конан видел одного афгула, лежащего то ли убитым, то ли тяжело раненным…

— Кром! — выругался киммериец. — Эти вшивые дикари не дают человеку вытереть меч.

Потом он выступил вперед, чтобы сразить новых врагов, но тут же отступил, когда вокруг него засвистел град стрел. Одна из них чиркнула по левому предплечью киммерийца. К ночи эта рана заставила бы Конана двигаться медленнее, но эта битва так долго не продлится, Конан же дрался целый день с полудюжиной таких ран.

Стрела не причинила Конану большого вреда. А вот лежавший прямо за спиной у киммерийца умирающий гирумги чуть не прикончил отважного варвара. Когда Конан отступил, умирающий схватил киммерийца за лодыжки и дернул на себя. Большинство людей могли с таким же успехом попытаться сдвинуть Кезанкийские горы, но этот дикарь был рослым малым и захватил Конана врасплох.

Конан опрокинулся, но, извернувшись, попытался в падении посильнее стукнуть врага. Его кулак слегка задел челюсть дикаря, но вот голова отнюдь не слегка ударилась о выступ скалы. Менее толстый, чем у киммерийца, череп тут же раскололся бы. И даже киммериец на мгновение увидел небо в алмазах — а затем умирающий гирумги навалился на него, тыча кинжалом в горло северянину.

Кинжал так и не достиг своей цели. Неожиданно позади дикаря выросла тонкая фигурка, и меч с позолоченной рукоятью обрушился на противника киммерийца, словно гнев Крома. Череп дикаря развалился пополам, а кинжал не причинив вреда ткнулся в грудь Конана.

К тому времени Конан смог достаточно хорошо сфокусировать свой взгляд, чтобы узнать воина.

— Хезаль. Клянусь шлемом Эрлика, ты вовремя прибыл!

— Ты, должно быть, серьезно повредил голову, друг мой. Такие придворные речи противны твоей природе.

— Ты хотел бы, чтоб я встал и придушил тебя, дабы доказать обратное?

— Едва ли. Я мог бы попросить в виде награды некоторые из твоих самоцветов.

— Только из моей доли. Если ты возьмешь что-нибудь из доли афгулов, я швырну тебя головой вниз в пересохший колодец, а потом засыплю верблюжьим навозом!

Хезаль притворно поежился от страха, а затем повернул голову, прислушиваясь к отдаленным звукам, не долетавшим до ушей Конана. (У киммерийца в голове все еще звенело, а желудок его радовался тому, что почти пуст.)

— Это тот сержант, который осаждал твоих сбежавших афгулов, — объяснил Хезаль.

— А он-то что здесь делает?

— Когда выясню, ты узнаешь первым. Но он только что сказал мне, что он и его ребята отогнали лошадей дикарей в долину и преследовали спешившихся беглецов.

— Лучше уж их, чем афгулов, — глубокомысленно изрек Конан. Он попытался сесть, но перед глазами у него все поплыло.

— Эй там, носилки капитану Конану! — крикнул Хезаль.

— Я получал и худшие раны еще в грудном возрасте, когда выпадал из колыбели, — пробурчал киммериец.

— Тогда ты падал не с такой высоты, как теперь, когда повзрослел, — возразил Хезаль и толкнул киммерийца, заставляя его снова лечь. Одно то, что туранец смог это сделать и что Конану не особо хотелось сопротивляться, доказывало, что, наверное, киммерийцу следует предоставить Хезалю завершить эту битву.

Она ведь была в конце концов по существу выиграна, даже если пройдет еще некоторое время, прежде чем туранцы разгонят оставшихся дикарей. Потому Конан улегся поудобнее и стал ждать носилки.

Капитан Махбарас направлялся к своим покоям. Обычно он проделывал этот путь пешком, так как тропа эта была довольно-таки крутой для лошадей, а ехать на осле ему мешало достоинство воина.

Однако сегодня ночью он мог бы еще больше потерять достоинство, оступившись и покатившись с горы, чем потерял бы, сидя верхом на осле. Такой слабости в ногах Махбарас не ощущал с того дня, когда впервые в жизни прошагал с полной выкладкой с рассвета до заката.