Татьяна Смирнова - В шкуре зверя

– Довольно, Мердек, уж больно ты лют. Хозяин велел поберечь пса…

Стремительным тигриным движением Мердек обернулся на голос, сабля его описала полный круг, и ошалевший от всего увиденного разбойник даже не успел вскинуть оружие в свою защиту. Его голова отделилась от туловища, и фонтан крови окатил второго разбойника. Мердек не смотрел, куда упала голова. Какая разница, куда падают головы поверженных врагов. А вот другой охранник не удержался и на мгновение скосил глаза – и эта слабость стоила ему жизни. Стоя посреди кровавого побоища, Мердек восстанавливал дыхание, соображая, что делать дальше, когда его окликнул голос, которого он ожидал услышать меньше всего:

– Неплохо, очень даже неплохо. За двадцать лет ты совсем не переменился, все также ловок и лют.

Хаим-Лисица как ни в чем не бывало стоял в проходе и с явным удовольствием рассматривал поверженные тела своих бойцов.

С ног до головы забрызганный кровью, Мердек исподлобья взглянул на Хаима – человека, кого всю жизнь любил больше жизни и боялся больше смерти.

– Не боишься, что я и тебя с ними заодно? – спросил он без всякого почтения.

– Нет, не боюсь, – отозвался Хаим-Лисица, улыбаясь «козлиной» улыбкой.

Конечно, козлы не улыбаются, но если б они это делали, то выглядели бы точь-в-точь как Хаим.

Неожиданно Мердек почувствовал, что напряжение схватки отпустило его, он дышит легко и ровно, и разгоряченная кровь разгоняет по телу ощущение силы, такое знакомое раньше и почти забытое теперь. И злости на Хаима совсем не было. Впрочем, не было и недавнего раболепия. Он посмотрел прямо в глаза хозяину – неслыханная дерзость! – и с любопытством спросил:

– Почему же?

– А ты умный, – с загадочной улыбкой объяснил Хаим. – Если ты меня здесь прикончишь, мои люди не дадут тебе уйти.

– Будто? – усомнился Мердек.

– Да, любят меня не слишком, но тебе мое место занять не дадут. И потом, на что тебе обижаться? Я дал тебе понять, кто ты есть, и чего ты стоишь. Ты должен мне быть благодарен за урок. И, похоже, ты благодарен…

– Благодарен, – кивнул Мердек и, кроме него, никто не узнал, какой смысл вложил он в это слово.

Хаим взглянул на исполосованную сабельными ударами собаку и непритворно вздохнул.

– Жалко будет, если подохнет.

– А мне так ни капли, – отозвался Мердек.

Когда шаги Хаима и Мердека стихли, факел последний раз вспыхнул и погас, но это не имело никакого значения для пса, который почти ничего не видел и не чувствовал.

Йонард не часто задумывался, что такое смерть, но иногда мысли о ней все же посещали его голову и каждый раз он отвечал на этот вопрос по-разному. Сейчас, если бы кто-нибудь спросил его, что такое смерть, он бы ответил – смерть это отчаяние…

– Не всякую битву можно выиграть, а проиграть битву не значит проиграть войну.

Негромкий голос прозвучал совсем рядом. Йонард с трудом поднял голову. Призрак Дзигоро сидел на плоском камне в углу, по своему обыкновению поджав ноги, и смотрел на него с мягкой улыбкой.

– О чем ты жалеешь? О том, что не омыл свои клыки в крови своего собрата?

– Иранские волки ему собратья. Он хотел меня убить, а я не смог достойно ответить. Что же, по-твоему, я должен радоваться?

– Радоваться тебе нечему, – согласился призрак. – Но и печалиться ни к чему. Пожалуй, это хорошо, что ты его не убил. У меня такое предчувствие, что Мердек в этой истории еще скажет свое слово…

– Злости у меня на него настоящей не было, вот в чем дело, – буркнул варвар, – если бы сюда зашел этот жирный любитель гашиша, я бы точно оттяпал ему голову!

– Он же не знал, что ты – человек, – возразил призрак.

Йонард вздохнул так, что цепь загремела.

– Я этого и сам не знаю. Боюсь, я призрак, и стал привыкать к четырем лапам. И есть с пола. Вырвусь – раздеру египтянина в клочья, и будь что будет.

– Тогда останешься собакой, – уронил Дзигоро, не глядя на серебристого пса.

– Что?! – рявкнул Йонард, словно и не лежал только что, истекая кровью, почти бездыханный.

Стремительный прыжок не сумел бы предвидеть никто, даже Дзигоро. Другое дело – призрак и не собирался отклоняться. Даже не вскинул руки для защиты. Огромный шар, весь состоящий из тугих мускулов, клыков и злобы пролетел сквозь него и приземлился, тяжело ударившись о каменный пол пещеры. Позабыв о человеческом достоинстве, Йонард взвыл.

– Хотел бы я знать, в каком месте ты зарыл свою хваленую выдержку? – полюбопытствовал Дзигоро. – Я бы, пожалуй, не поленился сходить и вернуть ее тебе. Без нее ты выглядишь очень глупо.

– Издеваешься? – хмуро спросил пес.

– Есть немного. Вставай. Не лежи на мне. Я хоть и нематериален, но разрывать пополам меня не нужно.

– Мне бы твои заботы, – Йонард возвратился в свой угол и вывалил язык, часто дыша. – Кстати, давно забываю спросить, что это ты так разболтался? Да и я тоже. Прежде, помнится, и без слов обходились. Почему не говорил, если мог?

– Не мог, – отозвался Дзигоро. – Ты кто, по-твоему?

– Человек, – без тени сомнения отозвался варвар, – заколдованный египтянином и временно помещенный в собачью шкуру.

– Короче говоря – оборотень, – заключил Дзигоро и вскинул руки в предупреждающем жесте. – Все нормально, Йонард. Ты – оборотень, я – призрак. Если проще – мы оба нечисть. Отчего бы нам не поболтать время от времени? Вот станешь человеком – тогда все… Исчезну я для тебя, и голос мой пропадет.

– Как? – рявкнул Йонард. – Как мне снова стать человеком?

– Чтобы обрести себя, надо себя отринуть, – произнес призрак медленно и весомо.

Его глаза пронзительно и ясно глядели в серо-зеленые глаза варвара.

– И что это означает? – озадаченно поинтересовался Йонард.

Дзигоро неожиданно рассмеялся:

– Откуда же мне знать? Ты и впрямь думал, что я всеведущ? Нет, друг мой четвероногий, путь от тебя к себе долог и тернист, и проводника боги не посылают. Каждый должен пройти этот путь сам, в соответствии со своими мудростью, мужеством и честью.

С минуту Йонард пытался сообразить, смеяться ему или не стоит, и вдруг злобно ощерился:

– А не пойти ли тебе… в Мокрую морось! Вместе со своими загадками.

– И впрямь пойду, засиделся, – согласился Дзигоро и… исчез. Даже не попрощался.

Варвар улегся в своем углу, гремя цепью и недовольно ворча. Мертвецы, с которыми предстояло делить ночь, не слишком беспокоил германца. Спокойствию мешали непонятные слова Дзигоро: «Чтобы обрести себя, нужно отринуть себя».

– Да зарасти оно все травой по самые уши! – рявкнул пес, вскакивая на четыре лапы. – Шляются тут всякие призраки, загадки загадывают, а ты ломай голову…

Несколько шатров, раскинувшихся среди гор на узенькой площадке, окруженной дикими неприступными скалами, покрылись на рассвете мелким бисером росы, сверкавшей в редких лучах солнца. Над лагерем поднимался пар, источающий запах временного прибежища человека. То тут, то там раздавался смачный утробный храп, прерываемый иногда сонным присвистом. Костер, разведенный вечером внутри круга из шатров, успел поглотить все дровяные запасы, и теперь неторопливо тлел, даря людям больше дыма, нежели тепла. Хрупкая девушка копошилась у кострища, пытаясь поддержать огонь. После удачной попытки язычки пламени стали облизывать большой закопченный чан с непонятным содержимым – вероятно, оставшейся после ужина похлебкой.