Лайон Спрэг де Камп - Тени Ужаса (=Конан-островитянин)

Конан кивнул, его глаза горели, как угли. Он уже готов был поднять меч и повести своих корсаров в последнюю стремительную атаку вниз по ступеням лестницы пирамиды, чтобы прорваться сквозь сверкающие ряды воинов или пасть, напоровшись на их стеклянные копья...

Но тут на него упала угрожающая тень. Он взглянул вверх, на висящую там бешено вращающуюся тучу кромешного мрака – Демона из Чуждой Вселенной.

Кром! Как мог он забыть об этой зловещей тьме из межзвездных просторов? Кровопролитный ритуал, вызывавший ее сюда из каких-то безобразных реалий, где она обитала, придал ей форму и наполнил ее сущностью этого материального мира Даже внезапное прекращение церемонии хотя и ослабило, но все же не рассеяло реальности этого извечного мрака и не разрушило могучих чар, вызвавших его в мир людей.

Оно висело, размышляя, над всей этой сценой кровавой сутолоки, с холодной злобой наблюдая смерть сотен антильцев и освобождение жертв, предназначенных для сверхъестественного страшного пиршества. Теперь нечеловеческий разум привел мрак в действие. Оно висело, слабо пульсируя над головами пиратов, и из его черного бешеным вихрем крутящегося центра протянулись щупальца парализующих разум сил, зондируя почву снизу.

Конану казалось, что ледяные невидимые пальцы пронзают самые потаенные части его мозга, блуждая в лабиринтах его воспоминаний, как морской корсар рыщет в поисках добычи по одному из храмов захваченного города. Он чувствовал властное прикосновение чьих-то чуждых мыслей, проникавших в самые затаенные места его души. Вся его непокорная человеческая сущность восставала против этого сминающего волю вторжения.

Это была самая странная из битв в его жизни, в которой он боролся против парализующих мозг щупалец мрака. Здесь, в таинственной сфере мыслей, один лишь разум мог сражаться с враждебным разумом. Ни одни доспехи из толстых пластин каленой стали, ни один щит из обитого железом дуба, даже его выдубленная морским ветром кожа не могли противостоять этим проникающим в самый мозг щупальцам. Ни клинок, ни самая могучая рука не могли отразить их удара.

Конан почувствовал, как эти ищущие пальцы ощупывают и умерщвляют его мозговые центры, отчего но всему телу разливается леденящее оцепенение. Постепенно сила уходила из него, и скоро он уже едва стоял на ногах.

Но Конан продолжал бороться, упрямо цепляясь за жизнь и сознание со всем мрачным железным упорством своего полудикого существа. Никогда еще Конану не приходилось подобным образом использовать свой разум в битве. И все же он еще сохранял сознание, подхлестывая свой мозг в борьбе с коварными скользкими путами чуждого человеку рассудка, который стремился оборвать нить его жизни. Конан чувствовал, как его ум бьется со скользкими щупальцами другой воли, которую называли Хотли, и как он пытается вырваться из цепких объятий этого чужеродного сознания.

Со смертоносной быстротой холодный неземной разум мягко перешел к другому способу атаки. Его щупальца атаковали физически значимые центры, управляющие сознанием человека, и начали высасывать из них жизненную энергию. На глаза Конана легла серая пелена, сознание затуманилось, и очертания предметов стали расплываться. Белые, покрытые известкой колонны небольшого храма на вершине пирамиды приобрели неприятный желтый оттенок, тысячи незримых колокольчиков звенели в ушах. Он чувствовал, что проваливается в бездонный колодец холодного мрака…

Но Конан еще боролся, пытаясь заслонить свой разум от этой Тьмы, которая вытягивала из него капля за каплей жизненные силы.

В ревущем водовороте поглощенного неравной борьбой рассудка смутный шепот воспоминания поднялся на поверхность из глубины его сознания. Перед глазами проплыло то мгновение, когда его бесплотный дух стоял в черном сердце Галомайры и величественный призрак мудрого Эпимитреуса говорил с ним. Снова в его ушах раздался голос древнего философа, голос, который шептал:

«Лишь один подарок могу я дать тебе. Пронеси его сквозь все испытания, потому что в час величайшей нужды лишь он сможет спасти тебя… Довольно, ничего более не могу я открыть. Пусть твое сердце само подскажет, как использовать этот талисман в час смертельной опасности».

Уже окруженный туманом, Конан вспомнил об этом холодно поблескивающем предмете, который оказался в его руке после пробуждения от пророческого сна в тиши королевской спальни. С того самого момента этот драгоценный талисман на серебряной цепочке покоился на его груди, и он прошел вместе с киммерийцем сквозь всю цепь его удивительных приключений.

Сила уже ушла из его больших рук, но внутри него еще сохранилась та неугасимая жажда жизни, благодаря которой Конан смог пройти сквозь такое количество смертельных опасностей, коими была до предела насыщена его долгая, полная бурных свершений жизнь. Теперь, перед лицом опасности, самой страшной из всех, какие только существовали на земле, он призвал на помощь этот загадочный дар.

Его тяжелая онемевшая рука потянулась к горлу, вытащила из-под кольчуги вырезанного из неведомого кристалла феникса и одним резким движением сорвала талисман, обрывая цепочку.

Черные тиски сжимали его мозг. Он выронил талисман, и, словно сквозь сон, до ушей Конана дошел слабый стеклянный звон падения фигурки о камень.

Собрав последние остатки сознания, когда его рассудок уже кружился, уходя в бешено вращающуюся пустоту, Конан с силой опустил каблук своего тяжелого сапога на лежащую на камнях фигурку и раздавил ее в пыль. Затем его словно втолкнуло и непроницаемую черноту.

Откуда-то издалека, сквозь погруженные в непроглядную ночную темноту ущелья вечного холода и мрака, донесся слабый далекий голос, звавший его…

Сознание постепенно возвращалось к Конану, и ощущения окружающего мира снова проникли в его тело. Он почувствовал, как грубые мозолистые руки крепко схватили его под мышки, и услышал скрипение песка под своими тяжелыми волочившимися по камню сапогами. Конан жадно глотнул воздух, задохнулся и открыл изумленные глаза. Над его головой возвышалась неуклюжая сопящая громада Сигурда Рыжебородого и увенчанная тюрбаном здоровенная фигура Горана Сингха, которые поддерживали его с обеих сторон.

— Оставьте меня, во имя Крома, — прохрипел он. — Я могу идти сам.

Пираты остановились и помогли ему встать.

— По крайней мере, мне так кажется, — глухо проворчал Конан, чувствуя, что нога бессильно подгибаются под тяжестью его тела. Он покачнулся и рухнул бы вперед, на ступени одной из граней пирамиды, если бы стоящие рядом товарищи не поддержали своего вернувшегося почти с того света главаря.