Роберт Говард - Багряная цитадель

Чернокожий заговорил, и говор его был диалектом народов побережья, хорошо знакомым Конану с тех времен, когда он пиратом рыскал у побережья страны Куш.

— Долго же я ждал этой встречи, Амра!..

Он назвал Конана именем, под которым киммериец был знаком кушитам в годы своего корсарства. Амра — Лев. Губы невольника исказила странная гримаса, обнажив белоснежные зубы, а глаза заблестели в свете фонаря красноватыми отблесками.

— Многим пришлось рискнуть мне ради сегодняшней встречи! Смотри, Амра

— вот ключи от твоих цепей, украденные у спящего евнуха. Что дашь за них?

— Десять тысяч золотых лунов! — быстро ответил Конан, чувствуя учащенное биение сердца.

— Мало! — крикнул негр. — Слишком мало за такой риск! Любимцы Тсотха-ланти могут выползти из тьмы и сожрать меня, а если Шукели узнает о случившемся — он подвесит меня за ноги. Мало! Так что ты дашь за ключи?!

— Пятнадцать тысяч и дворец в Пуатене, — бросил Конан. Чернокожий радостно взвизгнул и высоко подпрыгнул, давая выход своей радости.

— Больше! — выкрикнул он. — Хочу больше! Что дашь?

— Черный пес! — неистовая злоба овладела королем. — Был бы я свободен

— дал бы тебе сломанную шею! Или Шукели послал тебя поиздеваться надо мной?!

— Шукели не знает о том, что я здесь, белый человек, — ответил невольник, вытягивая шею так, словно хотел заглянуть в душу Конана. — А я знаю, знаю тебя давно, с тех времен, когда я был вождем свободного племени, прежде чем стигийцы поймали меня и продали на Север. Помнишь ли ты взятие Адомби, когда твои морские волки ворвались в город? Ты убил вождя перед дворцом короля Айяги, другой вождь сумел уйти — убитым был мой брат, Амра, а тот, кто бежал, был я! Хочу цену крови, Амра!

— Освободи меня — и получишь столько золота, сколько весишь сам! — сказал Конан.

Глаза чернокожего налились хищным блеском.

— Ты, белый пес, сын своей подлой расы — но черному человеку золото никогда не заменяло пролитой крови! Цена, которую ты заплатишь — твоя голова!

Яростным воплем прозвучали последние слова, и гулкое эхо понеслось вдоль коридора. Конан напрягся, подсознательно подтягивая оковы, охваченный отвращением при одной мысли о том, что придется умирать смертью беззащитного ягненка.

И внезапно он замер — над плечом беснующегося негра возник неясный контур ритмично раскачивающегося туловища.

— Тсотха никогда не узнает! — с хохотом кричал черный, слишком упоенный долгожданным триумфом, чтобы обращать внимание на творившееся у него за спиной. — Жрец не войдет в подземелье, прежде чем демоны не обдерут мясо с твоих костей, а кости вырвут из оков. Твоя жизнь будет моей, Амра!..

Невольник широко расставил массивные ноги и обеими руками взмахнул тяжелым мечом. В это мгновение гигантская тень с колоссальной скоростью ринулась вперед и вниз, и клиновидная голова нанесла удар, отзвук которого покатился по тоннелям, вырубленным в скалах. Ни один стон не вырвался из толстых, синюшных губ, открывшихся в гримасе агонии. Конан только успел заметить, как одновременно с ударом жизнь угасла в негре, как пламя свечи под порывом ветра. Отброшенное в сторону тело упало поперек коридора, и чудовищные кольца оплели его, скрыв эбеновую кожу. До ушей Конана долетел хруст ломающихся костей. Внезапно он задрожал — ключи и меч выпали из рук убитого невольника и теперь валялись на каменном полу. Конан наклонился, чтоб поднять ключи, но цепь оказалась слишком короткой. Дрожа от возбуждения, с подкатывающим к горлу сердцем, он зацепил их пальцами ноги, подтянул поближе и судорожно схватил руками, едва сдерживая крик радости.

Через несколько минут он был свободен. Конан поднял лежавший на полу меч и огляделся. Его окружала только тьма, в которой и исчез змей, унося с собой изуродованные останки, лишь отдаленно напоминавшие теперь человеческое тело. Конан повернулся к открытым дверям и в несколько прыжков был уже у них — когда в темноте раздался взрыв хохота, а решетка закрылась перед его вытянутой рукой. Из-за прутьев выглядывало лицо, схожее с маской на статуе сумасшедшего скульптора — евнух Шукели пришел за украденными ключами. Но в злорадном торжестве он не заметил меча в руках киммерийца. Выкрикнув проклятье, Конан ударил, подобно кобре. Меч свистнул в прутьях решетки, и смех кастрата сменился предсмертным хрипом. Шукели согнулся в последнем поклоне своему убийце и рухнул грудой жира, напрасно пытаясь удержать ладонями вываливающиеся внутренности. Конан радостно оскалил зубы — но решетка от этого не открылась. Осязание, привычное к металлу, подсказало, что прутья по твердости не уступают клинку, и пытаться их перерубить — означало сломать оружие. Но ощупывая решетку, Конан ощутил на ней следы укусов гигантских клыков и вздрогнул при мысли о чудовищах, оставивших такие углубления на стали прутьев.

Сейчас ему осталось лишь одно — поиски иного выхода. Взяв из ниши фонарь, он пошел по коридору, сжимая в руке меч. За змеем и его жертвой по каменному полу тянулся кровавый след. Тьма, слегка рассеянная светом фонаря, подкрадывалась к варвару на бесшумных лапах; по обеим сторонам тоннеля зияли черные отверстия, и король держался середины, внимательно осматривая пол перед собой в опасении свалиться в какой-нибудь колодец.

Неожиданно его остановил странный звук — голос жалобно плачущей женщины. «Очередная жертва Тсотха-ланти», — подумал он, проклиная чародея, и свернул во влажный и низкий боковой коридор, продвигаясь в направлении, откуда доносился голос; по мере приближения голос усиливался. Подняв фонарь повыше, киммериец обнаружил впереди странные очертания и едва не наткнулся на бесформенную тушу, растянувшуюся на полу. Изменяющиеся очертания встреченного создания напоминали осьминога, но короткие щупальца были слишком ничтожны для такого корпуса, а тело непрерывно дрожало, как студень, одним своим видом вызывая тошноту. Из омерзительной желеобразной массы торчала голова жабы, и Конан заметил в ужасе, что женское рыдание исходило из отвратительных иссиня-черных губ.

Взгляд выпуклых подвижных глаз остановился на варваре, и плач сменился громким высоким смехом; трясущееся тело неуклюже задвигалось в сторону пришельца. Конан повернулся и побежал, не доверяя силе своего меча. Хотя бестия эта несомненно было соткана из земной материи, но лишь один вид ее потряс киммерийца до глубины души. Он сомневался, сможет ли выкованное человеком оружие нанести рану подобному созданию. Еще некоторое время он слышал отголоски шлепанья за спиной, сопровождаемые диким хохотом; безошибочное ухо варвара улавливало в голосе человеческую нотку, и Конан вспомнил, как точно такой же смех исходил из пухлых чувственных губ блудниц из Шадизара — Города Разврата, когда на невольничьем рынке раздевали донага выставляемых на продажу рабынь. Каким же сатанинским искусством вдохнул Тсотха-ланти жизнь в это чудовище?