Джон Норман - Гвардеец Гора

— Ты мало думаешь о рабынях, не так ли? — спросила она.

— Да, — согласился я.

— И значит, ты мало думаешь обо мне?

— Это так.

— Я хорошая?

— Да.

— А, если бы я не была хорошей?

— Тогда я не бросил бы еще одну монетку в твою коробку, — ответил я.

— А если бы я не оказалась хорошей в первый раз, после того как ты положил первую монетку в коробку?

— Я бы побил тебя.

— Ты мог бы побить меня? — не поверила она.

— Да.

— Я рада, что ты нашел меня приятной.

Я улыбнулся.

— К тому же, — продолжала Беверли, — ты бы имел право на возмещение убытков, хотя я сама не могла бы возместить их тебе, поскольку коробка заперта. Ты бы мог получить свои деньги позже, у моего хозяина.

— Я знаю, — согласился я.

— Но тогда я снова была бы побита, — проговорила она, — и без сомнения, кнутом.

— Да, — подтвердил я.

Удовлетворение от монетной девушки в своем роде гарантировано, или можно получить свои деньги назад. Ничего удивительного, что девушки в таких условиях стремятся изо всех сил доставить удовольствие.

— Я положил вторую монетку, не так ли, в твою коробку? — спросил я.

— Да, господин.

— Принимайся за дело.

— Да, господин, — ответила она и, нагнувшись вперед, легла на меня.

Я почувствовал ее сладкие губы, и маленькие зубы, и язык на моем теле. Несколько мгновений спустя я приказал ей лечь на спину.

Она лежала рядом со мной. Затем я подтянул ее за цепь поближе к себе и бросил еще одну монетку в маленький металлический ящик. Она поцеловала меня.

— Еще раз, господин? — спросила она.

Я взял ее за руки и бросил под себя.

— Знаешь ли ты название этой улицы? — спросил я.

— Улица Извивающейся Рабыни, — ответила она.

— Извивайся, рабыня!

— Да, господин.

Прошел еще один час. Она лежала рядом со мной, мягко прижимаясь всем телом, целуя мою руку, плечо и грудь покорно, нежно.

— Очень хорошо, — сказал я.

— О да, господин, — выдохнула она. — Да, да, господин!

Затем она снова была подо мной, и я посмотрел в ее глаза.

— Да, господин, — проговорила она. — Да, да, да, господин!

Я приготовился снова овладеть ею, когда внезапно увидел страх в ее глазах.

— О нет, господин! — закричала она. — Нет! Нет!

— В чем дело? — спросил я.

— Монета! — воскликнула она в отчаянии. — Монета. Ты не заплатил!

Я улыбнулся.

— Я монетная девушка, — отчаянно закричала она. — Мной нельзя владеть без монеты!

— О! — протянул я.

— Пожалуйста, — взмолилась она. — Пожалуйста, заплати монету!

— Ты умоляешь об этом?

— Да, господин, — проговорила она. — Да, господин!

— Очень хорошо, — сказал я и положил следующую монетку в коробку для денег.

— Спасибо тебе, господин, — выдохнула она, протягивая мне губы. — Теперь возьми меня, возьми меня, возьми меня!

— Очень хорошо.

— Скоро рассвет, — заметил я.

— Да, господин, — прошептала она тихо, испуганно.

— Мы должны подумать о твоем возвращении к хозяину, — проговорил я.

— О, пожалуйста, господин, не сейчас, — взмолилась она. — Позволь мне побыть с тобою еще хотя бы совсем немного.

— Хорошо, — согласился я, — может быть, секундочку.

— Я никогда не захочу покинуть тебя, — призналась она и схватилась за меня.

— Кому ты принадлежишь? — спросил я.

— Не знаю, — проговорила она, — без сомнения, какому-то содержателю монетных девушек. Меня отдали ему при дележке добычи, захваченной во владениях Поликрата.

— Как он выглядит, твой хозяин?

— Я не знаю, — сказала она. — Я ни разу в жизни не видела его.

— Какой он человек? — спросил я.

— Он грубый и жестокий, неуступчивый и безжалостный, — призналась она. — Он держит меня как рабыню.

— Ты боишься его?

— Я ужасно боюсь его, — сказала она. — Я принадлежу ему.

— Возможно, он не такой уж плохой человек, — заметил я.

— Он содержит меня закованную в подвале, в темноте, — проговорила она. — Он кидает мне куски пищи, которые я, будучи на цепи, должна или найти, или испытывать муки голода.

— Возможно, он просто хочет приучить тебя к тому, что ты рабыня, — предположил я.

— Он уже очень хорошо научил меня этому, — согласилась она.

— По словам, он не производит такого уж плохого впечатления, — сказал я. — Если бы ты принадлежала мне, может быть, я обращался бы с тобой так же, по крайней мере первое время.

— Пока бы я не поняла как следует, кому я принадлежу? — спросила она.

— Да.

— А что, если девушка не способна выучить урок?

— Ее всегда можно скормить слинам, — объяснил я.

— Она выучит урок, и хорошо выучит, — проговорила девушка.

— Конечно.

— Но он ни разу не позвал меня к своей кушетке, чтобы обидеть, или приласкать, или приказать мне доставить ему удовольствие.

— Понимаю, — ответил я.

— Если бы ты владел мною, — поинтересовалась она, — ты бы использовал меня к этому времени, не так ли?

— Да, — подтвердил я, — если бы я владел тобой, несомненно, к этому времени я бы заставил тебя доставлять мне удовольствия.

— Возможно, он не находит меня привлекательной, — предположила она. — Возможно, у него много женщин. Возможно, он не видит во мне ничего любопытного, что можно было бы использовать.

— Возможно, — согласился я.

Она лежала, прижавшись ко мне, головой на моем бедре и дрожала.

— Я боюсь быть рабыней, — прошептала она.

— У тебя есть для этого основания, — ответил я.

— Меня могут купить, или продать, или просто отдать, — продолжала она. — Меня даже могут убить по малейшей прихоти хозяина.

— Да.

— Господин, — обратилась она ко мне.

— Да?

— Господа не уважают своих рабынь, не так ли? — спросила она.

— Конечно нет, — ответил я.

— Но не могут ли они иногда испытывать другие чувства по отношению к ним? — Ее голос был тихим и испуганным.

Я понял, что она боится, что ее могут ударить.

— Да, могут, — ответил я.

— Какие чувства? — В вопросе слышалась робость, мольба.

— Раздражение, — начал я, — желание, вожделение.

— Но нет ли еще каких-то чувств, которые хозяин мог бы иногда испытывать по отношению к своей рабыне? — снова спросила она.

— Какие чувства ты имеешь в виду? — уточнил я.

— Пожалуйста, господин, — всхлипнула она, — не заставляй меня говорить!

— Хорошо, — согласился я.

Я почувствовал ее слезы и ее волосы у себя на бедре. Несомненно, трудно, подумал я, быть девушкой-рабыней. Они такие беспомощные.

— Уже светло, — заметил я.

— Я слышу колокольчик, — прошептала она.

— Это не колокольчик монетной девушки, — объяснил я. — Это колокольчик торговца молоком боска. Он обходит округу, поднимаясь по улице.

— Не отсылай меня от себя, — попросила она.

— Но ведь тебя, рабыня, могут увидеть, раздетую, привязанную за поводок, лежащую на улице? — спросил я.