Кристина Стайл - Дань с жемчужных островов

— Где мать, отец и маленькая Хатонга? — спросил Кави.

— Мать в Стране Теней. Отца и Хатонгу увели, — после недолгого молчания ответил Нунду. — Иди за ними. Помоги им бежать. Ты успеешь…

— Я не могу оставить тебя, брат, — нахмурился Кави.

— Ворота уже открылись, я слышу, как они скрипят, — слабо улыбнулся Нунду. — Уходи.

— Нет, — покачал головой юноша. — Если тебе суждено пройти через Ворота в Страну Теней, я провожу тебя до них. Об отце и Хатонге не беспокойся. Если они живы, я сделаю все, чтобы они были свободны.

Нунду ничего не ответил и лишь слабо пожал руку брата. До рассвета он не проронил больше ни слова, только тихие стоны изредка вырывались из его груди. Когда первые лучи утреннего солнца позолотили верхушки деревьев, Нунду отправился в последний путь. Кави закрыл его глаза, отнес тело в середину деревни, туда же стащил трупы соседей, сложил погребальный костер и поджег. Конечно, эти похороны не походили на обычный ритуал его племени, но у Кави не было ни времени, ни сил, а главное — стигийцы увели с собой жреца Йога, и некому было обратиться к божеству с нужными словами.

Страна Теней приняла новых обитателей. Во всяком случае, Кави очень на это надеялся. Он поднялся с колен и огляделся по сторонам. Справа посредине пепелища, оставшегося от хижины, где обитал жрец, возвышался обгоревший идол Йога. Кави подошел к нему, зачем-то потрогал божество рукой, затем отыскал брошенную накануне антилопу, вырезал из нее кусок мякоти и бросил его И ногам божества.

— Прости меня, великий, — сказал он. — Я не могу сейчас принести тебе человеческую жертву, но обещаю вернуться и повесить тебе на шею ожерелье из ушей стигийцев, которых буду убивать в твою честь.

Последний раз взглянув на то, что осталось от его деревни, словно давая себе клятву никогда не забыть горе, причиненное ему стигийскими работорговцами, Кави решительно зашагал туда, где за ручьем, прикрытым узенькой полоской утреннего тумана, начинался лес. Юноша был высок, ладно сложен и на первый взгляд казался хрупким, но напрягающиеся при ходьбе мускулы выдавали большую силу. На его длинной шее висел кожаный мешочек, медный браслет в виде тонкой змейки плотно охватывал левую руку чуть ниже локтя, темно-каштановые волосы, обмазанные глиной, были уложены в высокую островерхую прическу, с которой сбоку свисали три обезьяньих хвоста. На лбу Кави виднелись три тонких шрама, расположенных один под другим — знак его племени, а большие карие глаза горели злым, диким огнем. Из-за этого взгляда, а также благодаря плавной, почти неслышной походке юноша походил на хищного зверя, преследующего добычу.

Перейдя ручей, юноша на мгновение замер, прислушиваясь и ловя широкими ноздрями влажный воздух, а затем ловко проскользнул сквозь зеленую стену, образованную переплетенными лианами, и шагнул в лес. Его обдало душным воздухом, наполненным запахами тления. Словно выточенные из серо-зеленого камня, стояли гигантские деревья, обвитые лианами, которые, как живые существа, упрямо тянулись наверх, к свету, а оттуда снова спускались вниз. Изредка попадались одинокие кусты, а высоко-высоко, почти под самыми облаками, кроны деревьев сплетались в плотный свод, почти не пропускавший ни света, ни свежего воздуха. Где-то наверху шла жизнь: пронзительно кричали обезьяны, звонкими голосами перекликались птицы, а тут, у подножия лесных исполинов, царили темнота и безмолвие, и только полчища злобных, пребольно кусающихся насекомых копошились в трухлявых пнях, прелых листьях, на земле и под ней.

Кави, выросший в джунглях и никогда не покидавший их, не боялся ни мрака, ни тишины. Наоборот, сейчас они и его друзьями. Как будто превратившись в собственную тень, скользил он вперед, высматривая и вынюхивая след врага, легко и ловко переходил небольшие болотца, от которых отвратительно несло гнилью, перепрыгивал медленно текущие ручейки, смело перешагивал упавшие стволы, которые, стоило их слегка задеть, рассыпались в мельчайшую пыль.

Вот он резко остановился и замер, понюхал воздух и вдруг, собравшись в тугой комок, отпрыгнул в заросли кустарника, затаился там, а чуть позже тихонько раздвинул ветви и осторожно выглянул. Его внимательному взору предстала небольшая прогалина. Помятая трава, не успевшая выпрямиться, черные кострища, от которых тянулись тонкие, прерывающиеся струйки дыма, подсказали юноше, что еще совсем недавно тут были люди. Конечно, большой отряд, отягощенный к тому же пленниками, которые не спешат попасть на невольничий рынок, идет гораздо медленнее, чем одинокий охотник, одержимый жаждой мести. Еще немного — и Кави догонит ненавистных стигийцев.

Почти сразу за прогалиной шла довольно широкая тропа, постепенно переходившая в дорогу, которая вела из Дарфара в Стигию, проходя неподалеку от города Сухмета, что стоял у самой границы. Пленников, несомненно, вели туда, и юноша заторопился: надо настигнуть отряд, пока он еще не покинул джунгли. Осторожно, не производя ни малейшего шума, Кави вышел из укрывавшего его мрака на освещенную солнцем тропу и радостно вскрикнул, увидев четкие отпечатки ног: обутых — охотников за рабами и босых — его соплеменников.

Солнце уже добралось почти до середины небосвода, когда до чутких ушей юноши донеслись звуки человеческих голосов. Он мгновенно отпрыгнул в сторону и нырнул в лес. Словно гибкая, бесшумная змея — даже не змея, а ее тень, — скользил он теперь вдоль дороги, пробираясь через густые заросли и лабиринты толстых корней, легко перескакивая через лежащие стволы и узкие ручьи. Разноголосая болтовня, смех, громкие выкрики на чужом языке, вполне понятном Кави, бряцание мечей, топот ног доносились с тропы — стигийцы нагло шли вперед, но опасаясь преследования.

Юноша пробрался к самой кромке дороги и начал вглядываться в лица врагов, выбирая первую жертву. Вот он! Тело Кави напряглось, как у готового к прыжку тигра, мускулы на руках, сжавшихся в кулаки, вздулись буграми, остро заточенные зубы оскалились в страшной улыбке, когда юноша увидел, как рослый стигиец грубо толкнул в спину замешкавшегося отца Кави, и заорал:

— Пошевеливайся, гнусный потрошитель человеческих тел! Не пить тебе больше людской крови!

«Как это не пить?!» — взбунтовалась душа Кави. Великий Йог сурово наказывает тех, кто не отведал человеческой плоти хотя бы раз в тридцать дней! Такой дарфарец становится нечистым, и даже Страна Теней не примет его. Мало того, что эти грязные стигийцы лишают его сородичей свободы, они еще навлекают на них гнев Йога! Может, они к тому же хотят заставить дарфарцев есть хлеб и овощи? Кави был готов зубами вцепиться в глотку врага, но и место, и время для этого не подходили. Он снова углубился в лес, упорно преследуя отряд и выжидая, когда сумеет начать мстить.