Крис Уэнрайт - Кольцо власти

— Не совсем, — подняла руку Хайделинда. — Значит ли это, что я не могу отдаться полностью, без раздумий, любви к Подателю Жизни?

— Нет! — отрезала матушка. — Митре не нужна твоя испепеляющая любовь. Солнцеликому нужно добродетельное следование его заветам, и это высшее блаженство, которое может ждать тебя на земле.

Хайделинда кивнула головой в знак того, что поняла, но в душе ей было трудно согласиться с этими словами. Она вспомнила, как долго не могла прийти в себя после поцелуя Эрленда, как сладко щемило сердце… а здесь, сколько ни исполняла она заповедей Митры, почувствовать такого не удалось ни разу.

Хайделинда любила работу в саду, среди зеленых растений и ярких цветов, когда солнце своими лучами заставляло играть каждую травинку и каждый лист невыразимо прекрасными красками. Здесь ее вольнолюбивая душа не ощущала давления серого камня монастырских келий. И еще это было почти единственное место, где послушницы могли поговорить без бдительного ока воспитательниц. Хотя к каждым двум девушкам было приставлено по монахине, наставницам тоже иногда надоедало беспрерывное бдение за своими воспитанницами, и те могли отойти на несколько шагов и обменяться несколькими словами.

Кроме монастырского сада, девушки могли без помех со стороны монахинь общаться между собой еще в одном месте. Старшая настоятельница мать Розальба считала, что чистота девушек является главным их достоинством, как в помыслах и служении заветам Митры, так и в отношении к своему собственному телу. Посему послушницы должны были по несколько раз в день совершать омовения. Летом они делали это в большом, выложенном каменными плитами водоеме, расположенном посреди монастырского двора, почти под самым подножием статуи Митры. Черный истукан с бесстрастным выражением плоского лица каждодневно по нескольку раз наблюдал, как тридцать молодых стройных или пухленьких тел плещутся, поднимая тучи брызг, и солнечные лучи играют разноцветной радугой над этим цветником юности, красоты и свежести. Купания обычно продолжались долго, и девушки успевали не только наговориться всласть, но и придирчивым взглядом оценить тела подруг. Некоторые девушки имели больший опыт общения с мужчинами, чем остальные, и хотя у них тоже, как и у других, далеко дело не зашло, но тем не менее эти знания ставили их обладательниц на ступень выше их более невинных подруг.

— Что бы ты сказала, если бы это была рука мужчины? — Хайделинда почувствовала, как две тоненькие руки обняли ее сзади и, приподняв, сжали груди.

Она в недоумении повернула голову и увидела смеющиеся глаза Сильвины.

— Тебя кто-нибудь трогал так? — не давая ей опомниться, прошептала Сильвина, косясь глазом на воспитательницу, прохаживавшуюся вдоль каменного парапета водоема.

Хайделинда отрицательно покачала головой. Руки подруги спустились ниже под воду и погладили ее маленький упругий живот.

— Разве это не приятно? — жарким шепотом ворковала девочка, касаясь горячими губами ее уха.

— Оставь меня! — Хайделинда вырвалась и поплыла к середине бассейна, но краем глаза заметила, что некоторые девушки стоят или сидят в воде маленькими группами по двое или трое и о чем-то говорят, поглядывая вокруг мечтательными, слегка затуманенными глазами.

Она не могла разобраться в своем отношении к тому, что хотела сделать с ней Сильвина, но во время следующего омовения сама подплыла к ней.

— Прости, я не хотела тебя обидеть!

— Пустяки, — отмахнулась та, — Скажи, а тебя хотя бы целовал кто-нибудь?

С этого момента между ними возникла горячая девичья дружба, и девочки поверяли друг другу маленькие тайны и желания, в которых, может быть, не признались бы даже самим себе. Но монастырская жизнь была настолько пресной и жестокой, что эти купания стали для них единственной отдушиной.

Обитель располагалась у подножия большой горы, так что стена как бы вырастала из скал и окружала сад, монастырские постройки и Большой храм в углу этого обширного двора. По праздникам послушницы через заднюю дверь храма попадали на службу, но не туда, где молились прихожане, а поднимались по узкой винтовой лестнице наверх. Там, за каменной решеткой, они молились отдельно от остальных, и украдкой разглядывали толпы людей, находившихся внизу. Это было для девушек единственным взглядом на остальной мир, отделенный каменными стенами монастыря, и как бы уже не существующий, потому что, кроме своих воспитательниц, они никого больше не видели.

Так исполнялась древняя традиция воспитания послушниц, идущая из глубины веков, когда существовали женские монастыри. С течением времени культ Митры освободился от женщин-монахинь, и из воспитания служительниц Богу обители превратились в дома, где девушек из благородных семей учили грамоте, кое-каким навыкам и, конечно, заветам Великого Подателя Жизни.

Но порядки в монастырях сохранялись неизменными в течение сотен лет, и девушки за время, что они проводили здесь, подчинялись тем же суровым правилам, что и прежние послушницы, посвятившие себя Митре и давшие обет безбрачия. Суровый образ жизни, жестокие воспитательницы, неизбежные наказания за малейшую провинность: не вовремя опущенные глаза, лишнее вырвавшееся слово или смех. Хайделинда с дрожью вспоминала случай, когда она пролила вино на свою рясу и должна была впервые понести наказание. Когда матушка объявила, что вечером она получит двадцать ударов, Хайделинда весь день провела, дрожа как в лихорадке и внутренне сжимаясь от страха неизвестности. Она уже знала от старших воспитанниц, как происходит наказание, но разум отказывался воспринимать, что и ее ждет подобный ужас.

Вечером, когда закончилась молитва и все девушки были отправлены в свои кельи, Хайделинду две воспитательницы повели по коридорам монастырского здания куда-то в дальние залы, где она ни разу еще не была. Ее привели в длинную узкую комнату без окон, освещенную лишь скудным светом нескольких факелов, воткнутых в черные канделябры в виде цветка лилии. Вдоль всего помещения почти под потолком проходил длинный брус, с которого свисала продернутая сквозь кольцо цепь с веревкой на конце.

— Встань сюда! — скомандовала одна из монахинь. Хайделинда повиновалась и встала под брус, куда указала ей длинная сухая ладонь матушки.

— Подними руки!

Когда девочка повиновалась, они задрали рясу ей на голову и завязали ткань вокруг запястий. Руки привязали к цепи и подтянули ее вверх, так что она касалась пола только кончиками пальцев ног. Девушка осталась в таком положении, обнаженной ниже плеч, с поднятыми вверх руками, напрягаясь, чтобы устоять. Прошло довольно-таки много времени, и ей стало трудно дышать через рясу, которая охватывала голову и плохо пропускала воздух.