Илайа Николс - Паруса смерти

— Слу-ушай! — Голос звучал глухо, будто кричавшему пытались заткнуть рот подушкой. Перед рассветом туман сгустился настолько, что пламя факелов поникло. Они почти ничего не освещали, лишь заставляя туман опалово светиться. Время от времени в этом свечении вспыхивали и тут же гасли маленькие разноцветные радуги. О палубу то и дело ударялись капли, это стекала вниз влага, осевшая на парусах и канатах. Настоящему моряку всегда тревожно в тумане, если, конечно, он не последний дурак. Капитан Реф дураком вовсе не был и потому принял все меры, чтобы избежать возможных опасностей. Паруса убрали, и корабль дрейфовал, почти не двигаясь с места, ожидая, пока наступит утро. Четыре матроса были посланы наблюдателями на нос, корму и оба борта «Шалуньи», большой купеческий караки, шедшей из Мессантии в Кордаву с грузом вин, тканей, изделий из железа, а также двумя дюжинами пассажиров. Наблюдатели надеялись главным образом на слух, а не на зрение, почти бесполезное в этой густой, молочно-белой пелене.

— Слу-ушай! — снова выкрикнул капитан, и четыре голоса вразнобой отозвались ему:

— Слушаю!

В этих местах действительно не мешало держать ухо востро: по правому борту где-то совсем недалеко прятались во тьме Барахские острова: место, которое издавна облюбовали для своей стоянки пираты, бороздившие Западное море на узких, быстроходных галерах. Может, лучше погасить факелы? Капитан Реф оглянулся на корму. Пожалуй, в этом нет необходимости: до кормовой надстройки десятка два шагов, не больше, а их свет, поглощенный туманом, почти не виден. Капитан подошел к борту, облокотился на ограждение, сплюнул в волны, невидимо разбивавшиеся о доски обшивки. Когда он наклонил голову, с капюшона накидки на руки упало несколько капель влаги: ткань отсырела в эту холодную и туманную ночь. Осень, подумал капитан. Скоро начнет штормить. Вернусь в Мессантию и поставлю «Шалунью» в док до весны. Надо почистить днище от водорослей, проверить обшивку. Наверняка часть ее придется поменять: корабль уже не такой новый. Капитан принялся высчитывать, во сколько может обойтись ремонт корпуса и к кому из подрядчиков выгоднее обратиться. Внезапно раздался оклик матроса, наблюдавшего за правым бортом:

— Э-хой, слышу весла!

Капитан направился к вахтенному. Теперь он и сам услышал протяжный скрип уключин, мерный плеск многочисленных весел, шипение воды, разрезаемой носом чужого корабля. Уходить не имело смысла, сейчас самым важным было избежать столкновения, крушения, гибели…

— Эй, отворачивай! Бери влево! Отворачивай! — заорал капитан что было сил. Из туманной тьмы донесся стук весел — их вынимали из воды и укладывали вдоль борта, но на оклик так никто и не ответил. А в следующий момент капитан и дозорные увидели, как темнота возле правого борта стала сгущаться, принимая очертания гигантской головы, увенчанной гребнем. Чудовищная зубастая пасть, глаза, блестящие, точно осколки зеркал… Митра благодатный, да это же просто носовое украшение корабля! Но это кто угодно, только не бараханцы… Драконья морда беззвучно и медленно двигалась вдоль самого борта «Шалуньи». Казалось, она презрительно косится на растерянных и испуганных мессантийцев с высоты в полтора человеческих роста. Голова дракона слегка покачивалась в такт плеску волн. Напрягая зрение, капитан различил низкий, локтя на полтора ниже, чем у «Шалуньи», борт, какие-то округлые предметы, расположенные вдоль него, точно драконья чешуя. Щиты? А туман возле чужого борта уже сгущался во что-то высокое, темное, причудливой формы. Мачта? Нет, форма другая. Вдруг капитан в ужасе подался назад: в свете факела он разглядел грозно воздетую над ними когтистую лапу. Лапа была исполинских размеров, вполне под стать драконьей голове. Раздался глухой звук, точно топором ударили по канату, лапа качнулась и устремилась вниз, к палубе «Шалуньи».

— А-а-а! — раздался крик кого-то из вахтенных, а мигом позже железные когти с оглушительным грохотом опустились на палубу, пробивая ее насквозь, разбрасывая вокруг обломки досок.

Капитана отшвырнуло к мачте. Падая, он сломал себе шею и уже не увидел, как на палубу его корабля ворвались яростно ревущие коренастые фигуры в рогатых шлемах, в кольчугах поверх кожаных и меховых одеяний, с короткими, тяжелыми мечами в руках.

— Ваниры! — истошный вопль кого-то из матросов тут же потонул в хриплом реве нападающих, в звуках глухих ударов, в топоте ног и тяжелом свистящем дыхании…

До утра оба корабля покачивались на волнах борт о борт, намертво сцепленные вместе абордажным трапом — длинным мостиком, который можно было подымать вертикально, а затем обрушивать с борта пиратского корабля на палубу его жертвы. Мостик был снабжен железными коваными когтями в руку длиной. Эти когти врубались в доски чужой палубы, крепко соединяя корабль-охотник и его жертву. «Морской Дракон» имел два таких мостика. Они располагались симметрично с правого и левого борта, позади увенчанного драконьей головой носа и казались лапами морского чудовища: корабельный плотник специально придал им такую форму. Сейчас правая лапа корабля-дракона была воздета к небу, а левая, опущенная, держала в своих железных когтях добычу.

Владел кораблем Грейп из Йомса, по прозвищу Крысиный Нос,— крепкий детина, в драке стоивший по крайней мере двоих бойцов. Кроме того, он был очень хитер, проницателен и воистину неистощим на воинские выдумки. Нос его сильно выдавался вперед, подбородок же, наоборот, был скошен назад, чего не могла скрыть даже окладистая белокурая борода. Бойцы, сражавшиеся под его знаменем, говорили: «Грейп своим крысиным носом чует опасность за целую лигу. А уж добычу — лиг за пять, не меньше!» Команду «Морского Дракона» составляли ваниры с северного побережья, из округа Йомс, по большей части люди знающие что почем, опытные и в морском деле, и в бою. Все они были земляками, а многие даже родственниками, так что на врага шли плечом к плечу. Мало кто мог устоять против их удара, тем более что в команде имелись еще и двое бересайков, наводивших непреодолимый ужас на врагов. Во время боя эти люди приходили в яростное исступление, выли, как дикие звери, беснуясь, грызли край своих щитов. Двигались бересайки с неописуемой ловкостью и скоростью.

Остаток ночи ушел на то, чтобы опустошить трюм захваченного корабля. Воины с веселыми возгласами и шутками таскали тюки с дорогим вендийским шелком и тонким, мягким сукном из Турана, с грохотом катили по палубе бочонки с вином. У нескольких бочонков тут же были выбиты днища, и ароматная влага, драгоценное вино из Офира, которое даже аристократы не могли позволить себе пить часто, вино, имеющее запах и цвет лепестков роз, моментально исчезло в луженых ванирских глотках. Пираты черпали вино из бочонков своими рогатыми шлемами, пили его, жадно глотая и обливаясь, как привыкли пить свое кислое пиво.