Владимир Коваленко - Крылья империи

— Учту. Пока — стандартная процедура.

Разумеется. Сама же и подожгла. Еле успела. Ни к чему отвлекаться от рапорта таможенной службы. К тому же такие эпизоды создают легенды о булатных нервах Черной Княгини. И никто потом не замечает, как она закусывает губы и терзает когтями собственные ладони во время настоящих кризисов.

Такова уж была печальная судьба «Опытного». Сен-Жермен хоть и витийствовал благожелательно, но приготовил к первому публичному рейсу воздушного корабля между Петербургом и Москвой такую череду неприятностей, что предотвратить катастрофу было просто невозможно. Самым же для Виа неприятным вариантом была гибель все еще очень ненадежного аппарата от естественных причин. Или причин, неотличимых от естественных. Для нее — да и для публики — это было бы одно и то же. Класс же работы графа безусловно подразумевал именно исход, при котором следственная комиссия придет к выводу, что дирижабль погиб сам по себе. Из-за собственной порочной конструкции, на ровном месте. В лучшем случае — от небольшой небрежности. Например, раскуренной в гондоле под наполненной этим взрывчатым водородом оболочкой трубки. Это могло создать предубеждение и отсрочить наступление эры воздухоплавания, а то и вовсе ее предотвратить.

Виа же подсунула в носовой отсек бомбу. Настоящую адскую машину, такую, чтобы обломки сохранились обязательно. Чтобы у комиссии не осталось сомнений — диверсия! А от бомбы и обычный корабль затонуть может. И потеря дирижабля будет воспринята как пощечина, нанесенная империи злокозненными супостатами. И все будущие потери — от любых причин — станут не доказательством несостоятельности судов легче воздуха, но объяснятся кознями врагов. Которые необходимо преодолеть.

— Рейс перенесен на три дня.

— А что, «Секундус» уже готов?

— Никак нет, экселенц. Просто повреждения оказались невелики. Враги просчитались! Диверсия — совершенно точно установленная диверсия — не преодолела систем безопасности…

Бомба сработала, когда «Опытный» собирался принять пассажиров. Носовая часть его вдруг раскрылась, точно выплеснулся из бутона созревший огненный цветок. Этим и завершилось — огненный шар пылающего газа вырвался вверх, неловкие язычки пламени, начавшие было лизать завесу второго газового отсека, быстро угасли. Дирижабль просел, немного клюнул носом, потом выровнялся, когда балансировщик перегнал половину балласта в хвост.

Противопожарные завесы оказались эффективны. Идея заполнить пространство между водородными баллонетами азотом принадлежала Голенищеву-Кутузову. Несмотря на ожидавшее «Опытный» коммерческое будущее, строился он изначально как боевой корабль. А то, что в бою могут летать не то что пули, а брандскугели или разрывные снаряды с дистанционной трубкой, директор Морского корпуса прочувствовал на себе, еще командуя линейным фрегатом при Тенедосе.

Поэтому, глядя, как поврежденный, но управляемый корабль понуро вползает в эллинг, Иван Логвинович испытывал чувства истинного триумфатора. Система выдержала. А «Опытный» — он на то и первенец, чтобы с ним случались штуки. Все его неудачи подготовят успех следующих за ним. Уже «Секундус» на четверть крупнее, вдвое мощнее и во много раз крепче. А как только достроят новый стапель, появятся настоящие боевые суда…

И через три дня Виа позволила «Опытному» пройти через все опасности дальнего перелета. Раз он такой прочный и живучий. И даже не интересовалась полетом — больше, чем положено особе с ее обязанностями. Далось ей это тяжело, и не только из-за вложенных в дирижабль денег. В конце концов, дворец для нее был куда менее важен, чем небо…

— Случай с русским кораблем ничего не доказывает, кроме того, что машины этого рода достаточно живучи. А это значит, что наш флот — как все флоты — можно разбирать на дрова. Скорость морского линейного корабля по ветру редко превышает девять узлов. У него сотня пушек, восемь сотен матросов. А если его догонит воздушная фитюлька в двадцать тонн, ему конец. Две тонны греческого огня сверху вниз — это более чем серьезно. Посол в Петербурге описывает свои впечатления очень ярко. Хотя обычно не может связать в отчете и трех слов. Британия в настоящий момент беззащитна, достопочтенные господа! Тот же «Опытный» может спокойно прилететь в Лондон. И никто его не остановит. И вывалить, скажем, на Парламент все те же две тонны греческого огня. Или — дерьма. Или, если русским хватит благородства, просто воды — чтобы остудить ваши, достопочтенная оппозиция, головы. А ведь мишенью, Боже сохрани, может стать и Букингемский дворец! Остров Лесё русским придется отдать — как приз победителя в технической регате.

— И что, господин премьер-министр, мы совсем ничего не можем сделать?

Питт тяжело развернулся, имитируя на челе раздумье. Реплика была заготовленной заранее. А то, что выкрикнута со скамей оппозиции, так это просто значит, что не все виги дураки. Некоторые понимают, что иногда ради блага страны надо, не демократничая, работать вместе. А кое до кого дошло и то, что эта суровая пора наступила именно сейчас.

— Я этого не сказал. Мы можем построить верфи, и эллинги, и много водородных заводов. Мы можем создать новый флот. Флот, достойный Британии. Флот, который позволит нам править не только морями, но и небом. Мы можем исполнить то, что предписано свыше человеку: встать над гадами морскими, зверями земными и птицами небесными. И я несказанно рад, что выполнить этот завет суждено именно нам. Но каждый день, на который будет отложено принятие пакета законов, в том числе и новых налогов, нужных для создания воздушного флота, задержит создание нашей мощи и позволит нашим соперникам вырваться вперед хотя бы ненадолго. А это грозит не просто войной. Это грозит поражением без всякой войны…

— А первыми все-таки были мы, — довольно отметил Людовик Шестнадцатый. — Просто не сразу разобрались, где бесплодное ученое любопытство, а где истинная государственная польза. Вот вы, маршал, все ругаете русских, а они сделали немало пользы для Франции.

— Это когда, ваше величество?

Брольи изобразил приличествующую смесь удивления и внимания.

— Сейчас, маршал. Сию секунду! Брольи, неужели вы не понимаете? Или делаете вид? Все-то вам надо прожевать. Черт с ними, с русскими! У нас есть ШАНС. Все флоты мира, все армии мира уже ничего не значат. Надо создавать новые. Вспомните жалобы Сюффрена на географию! Наш новый флот более не будет разделен на два театра. Потому что сможет пролететь над сушей так же легко, как… Брольи, а ведь Ла-Манша тоже больше нет!

— Как это нет? — Маршал несколько опешил.

То ли король шутит, то ли сошел с ума, как английский Георг.