Владимир Коваленко - Крылья империи

Неприятно.

Первым порывом было — бежать к царю. Или хоть к Миниху. Но Баглир быстро остыл. Доказательств не было. Царь или сам знает, или не убедишь. А за Минихом нет пока реальной силы. И он решил рассказать все своему полковому командиру.

Фон Фермойлен сперва назвал его измышления апокалипсическими вариациями. А потом созвал штаб. И поставил задачу — как спасти полк, не изменив присяге. Так возник своеобразный заговор против заговора.

Топографический отдел и колонновожатые получили задание разработать пути прорыва из города. Под предлогом будущего смотра оказалось возможным предельно занять солдат. При этом вводилась строжайшая экономия боезапаса — ожидалось, что истраченное на учение Вильбоа, пока еще сохраняющий свой пост, восполнить не поторопится.

Прошла неделя, другая. Все оставалось тихо. Только гвардейцы стали на непонятные деньги пить с армейскими офицерами, ругая новые порядки. Полк расслабился. Фон Фермойлен выразил Баглиру ерническую благодарность за своеобразное учение, которое по его инициативе было произведено.

Тут-то и началось.

Баглир сидел в полковой канцелярии и слушал очередной анекдот из жизни военных чиновников, когда возле расположения стали появляться странные полуобмундированные субъекты, кричащие, что император-де упал на охоте с коня и расшибся насмерть. И что теперь — Екатерина. Солдаты слушали.

Баглир выскочил на крыльцо — и чуть не врезался в подполковника.

— Ты был прав, Михаил Петрович, — заметил тот невозмутимо, будто проиграл спор о завтрашней погоде. — Надо послать к государю, он в Ораниенбауме. Ты легче всех, у тебя, извини, стать гусарская. Бери свою Искорку — и вперед!

Только сначала надо было выйти.

Полк был построен, и фон Фермойлен что-то говорил убедительное про присягу, про цесаревича Павла. Это придумал один из штабных. Мол, законный наследник-то — Павел. Вот и неслось по рядам кирасир: «Верно говорит. Пехтура под водку про Павлика-то и забыла! Того и гляди, вздыбачат на нас немку ангальтскую. Командир сам немец, а понимает… Ну не робей! Грудью подайся, не хнычь, равняйся!»

Снаружи еще кричали: «Вяжи офицерей — немчуру», — когда в раздавшиеся створки ворот с аляповато намалеванными орлами, украсившими собой вход во время подготовки к мнимому смотру, хлынула тяжелая кавалерия — выряженная как на парад. Редкое петербургское солнце сияло на нагрудниках, вились конские хвосты на римских шлемах.

Беспорядочную пехоту попросту раздвинуло. Палаши разом поднялись, опустились — поднялись снова багряными. Внизу, под копытами, чавкало зазевавшееся кровавое месиво, бывшее некогда людьми. Не всегда врагами — но всегда зазевавшимися. Шли бойко, квартал за кварталом, выворачивались проходными дворами, минуя организованные заслоны, а неорганизованные препятствия рубя — будь то люди или животные, солдаты или обыватели, без всякой разницы. Навстречу вылетела лава — конногвардейцы. Старые синие мундиры — длиной едва не до щиколоток — распахнуты, париков нет — зато в руках сабли. Впереди — знакомые лица. Хитрово, Потемкин, Ласунский, Ржевский… В одних кабаках пили, били друг другу морды… С разбега схлестнулись — и пошло. Кирасирам повезло, кони неприятелей шарахнулись от Баглира. Фермойлен развалил Ласунского наискось, срубив с головой плечо и руку с саблей. Конногвардейцы быстро опомнились. Их клинки все чаще звякали о панцири кирасир, царапая двуглавые гербы. Но броня спасала не всех — и тонкая белая замша кирасирских мундиров покрывалась алым. Разгон был потерян. Всадники стояли и рубились.

— Ротмистр, пора!

Баглир рванулся вбок, по еще не перекрытому проулку, поторапливая Искорку пятками — шпор он не признавал принципиально. За ним устремились несколько конногвардейцев — их перехватили.

На мосту через Неву команда солдат-семеновцев непривычно ворочала пушку. Орудие было дошуваловское, чрезмерно тяжелое. Поодаль маячил передок с впряженными в него восемью парами лошадей. Баглир выхватил ятаган, примериваясь, как бы ловчее проскочить мимо. Вдруг рядом оказалась тень. Он обернулся — всадник в зеленом мундире махнул рукой в сторону моста.

Преображенец… Но — в компании десятка кирасир, многие — еле в седлах держатся. А, Измайлов. Этот — за Петра. И с ним — ротмистр Чуплегов, товарищ по полку. Он же был в увольнении…

— Как там наши? — спросил.

— После поговорите. — Генерал-поручик Измайлов не был склонен ждать. — На прорыв!

Выскочили. Пушка нервно бухнула. Ядро просвистело где-то недалеко. Баглир отмахнул ятаганом чью-то голову — Искорка одним прыжком вынесла к упряжке с зарядами, только начавшей разгоняться. Оставленный при лошадях солдатик бросил поводья, схватил ружье и стал неуклюже тыкать в сторону преследователя. Тут лошади почувствовали Баглира, рванули — солдат свалился набок. Баглир перескочил с Искорки на одну из лошадей передней пары — на манер форейтора, быстро и зло — дергая поводья так, что железные части узды били лошадей по зубам, — подчинил лошадей. Жестоко — а что поделать? Приучать к себе — недели нужны. Рядом показался Измайлов.

— Пушку взяли, Михаил Львович? — спросил его Баглир.

— Там Чуплегов возится, помоги ему — ты же у нас почти артиллерист.

Баглир запрыгнул на Искорку, вернулся на мост. Кирасиры как раз пытались прицепить лафет к передку, он быстро показал — что и как. Орудие тронулось с места. Вокруг скакали кирасиры. Мост остался позади. Впереди оставалась дорога, наверняка еще свободная! Баглир стал расстегивать нагрудник. Пусть в предстоящей гонке Искорке будет легче.

В Петергофе это утро началось примечательно хорошей погодой. Готовился праздник — проводы царя на дипломатический конгресс. С крохотной посыльной галеры выгружали материалы для фейерверка. Фонтаны были пущены! Ожидалось изумительное зрелище — смесь огня и воды. Что может быть краше такой феерии? Все было почти готово — ждали только Екатерину. Петр ночь проработал над бумагами и напоминал дневную сову. Придворные, судя о государе по себе, решили, что у царя похмелье.

— Уезжать не хочется, — жаловался он графине Воронцовой. — В столице нехорошо. По гвардии ходят подметные листки, совершенно, впрочем, дурацкие. Вчера один такой хвалился зашибить меня кирпичом. Императора Всероссийского — кирпичом по голове! Как это можно себе представить? О! Миних сразу с тремя поклонницами! Фельдмаршал, мне бы вашу способность очаровывать дам!

Фельдмаршал вылез из стриженых кустов — встряхнулся и уже во фрунте, и ни единой складки на мундире. Фрейлины возились дольше. Зато не краснели. Дело житейское.

— Боюсь, государство совсем бы захирело, — заметил Миних, — а мне можно. Вы, ваше величество, еще не подобрали мне серьезной работы. Простите — подслушал вашу беседу. Эти низенькие кустики словно специально созданы для подобных штук. Должен заметить: то, как пьяный гвардеец бьет императора по голове кирпичом, я представляю себе очень хорошо. Хотелось бы знать — что с мерзавцем сейчас? Тайной-то канцелярии нет.