Владимир Коваленко - Крылья империи

— Такой же, как я и Михаил.

Полупоклон. Шаг назад. И что же увидел Мирович? Опаньки!

Шефа, стоящего навытяжку и чеканящего официальные фразы доклада. А перед ним…

И сам вытянулся в струнку перед государем. Даже глаза от усердия выпучил.

— Расслабьтесь, господа. Михель, есть разговор.

— Вы свободны, поручик.

Мирович исчез — в собственную дверь, на свое место в приемную. Присел на краешек кресла. И стал ждать вызова.

А вот Петру стулья и кресла чем-то не угодили. Поэтому он прислонился к стене.

— Даже не знаю, с чего и начать, — заявил он. — Дело очень запутанное. Настоящий гордиев узел. А я рубить не хочу!

— Начните с конца, — посоветовал Баглир.

— Почему с конца?

— Быстрее получится, государь. Правда, скучнее.

— Черт с ней, со скукой! — Петр, по своему обыкновению, не выдержал и стал бегать по кабинету. И натыкаться на стены. Просто потому, что бегал он быстро, а дополнительно округлившийся во время коронационных пиршеств живот не позволял резко затормозить. — Два императора в одной стране — это как?

— Иоанн Антонович! — догадался Баглир. — Вы вспомнили про нашу Железную Маску, государь.

— Э, ты сам хотел с конца… Так вот: спасибо. Твой топтун с арбалетом меня спас. Чуть-чуть не прирезали…

Сквозь рубленый рассказ Петра Баглир рассмотрел такую картину: император на радостях от одержанной победы решил, что все теперь снова хорошо. Собрался погулять по городу без охраны, в компании одного генерал-адъютанта Гудовича. Вышло — душевно. Люди на улицах кланялись, царь пил пиво в разных заведениях. Наконец в самом радужном настроении, решил все-таки идти домой, в растреллиевский Зимний. По дороге к нему подошел, кланяясь на каждом шаге, какой-то невзрачный человечек в плаще, что совершенно не вязалось с ясной погодой, вынул бумажку с прошением. Гудович хотел было перехватить, но Петр взял бумагу сам — и тут проситель завалился на спину: изо лба у него торчал арбалетный болт. Зато из спрятанной до того под плащом руки убитого выпал кинжал.

— Знаю, — сообщил Баглир. — Мне уже доложили, ваше величество.

— Опять?

— Простите, государь. Я еще не привык.

Петр кивнул. Идея отменить титул величества, заменив его нормальным словом «государь», посетила его уже давно — и была воплощена в одном из недавних указов. А появилась она потому, что императору надоело быть существом среднего рода. «Его Величество ушло, пришло, дошло…» — склонял он так и этак и возмущался:

— Мужчина я или нет? Кто придумал это глупое величество? Если же говорить по-французски, то там «величество» и вовсе женского рода, как у нас «слава» или «честь». Ну французские Карлы и Луи, положим, обабились, но почему МЫ обязаны терпеть эту дурь?

— Суть в том, — сказал Петр, — что я боюсь. Теперь у меня много врагов. И я буду беречься. Потому что хочу жить. Но государство, в котором правитель прячется от своего народа, на мой взгляд, дерьмо.

Баглир почесал крылом в затылке.

— От всего не убережешься, — философски заметил он. — Могут и из арбалета подстрелить, и из нарезной фузеи. Могут бомбу под карету приспособить. Разве только закрыться в крепости и не выходить. И то подкоп могут сделать.

— Именно! — воскликнул Петр. — Поэтому я и хочу тебя спросить: два императора — это вообще возможно? Один плохой. Другой хороший. Один сидит в крепости и бережется. И правит. Другой ходит по городу. Танцует на балах. В соборах молится. Ну и так далее…

— Не пойдет, — сообщил Баглир. — Начнутся заговоры в пользу «хорошего». У вас уже была такая «хорошая» жена. Понравилось? Или не слишком?

— Значит, все это дурь.

Петр пригорюнился, подошел к окну и печально уставился на плавающие по Фонтанке лодки.

— Не совсем дурь. У римлян же было двое консулов, у спартанцев десятеро царей. И жили. Вопрос — как организовать. И главное тут — равенство сил и непересечение интересов. Византийские же цари уживались как-то с патриархами? А почему? Одним — кесарево, другим — богово. Но — вы действительно этого хотите?

— Да, — Петр ухватил Баглира за руки, сжал до боли.

Горячность императора Баглира удивила.

— Но почему?

— Не знаю. Но чувствую, что это будет правильно. Хотя бы потому, что сам едва не разделил его участь. И сделать это надо сейчас же. Пока князь-кесарь или Миних не устроили ему несчастный случай.

— Ну Миних не такой уж жестокий человек, государь. Временами он романтичен и сентиментален в степени, просто невозможной для человека с инженерным образованием. Меня, озверевшего, нагого и босого изгнанника из другого мира, обогрел, пристроил к службе, да и теперь не оставляет добрыми советами…

— Ты был ему интересен, полезен и симпатичен, — заметил Петр, — а Ивана он видел разве младенцем. Зато знает об исходящей от несчастного узника опасности. А вот я видел. В Шлиссельбурге. И, черт побери, этот парень мне нравится. Все слухи о слюнявом идиоте — тетушкина пропаганда. Орел! Главное — гордый. С младенчества в тюрьме — спину не гнет. Меня — узнал. Я думал, будет лобызание башмаков. Нет, вел себя достойно. И силен, силен-то как! Табурет в потолок запустил — так тот не на куски, в щепу разлетелся.

— Трухлявый, наверное.

— Тюрьма — не дворец. Однако газеты ему носят, книги стоят. Все больше жития — и тому подобное. Не силен я в теологии. Но — на церковнославянском и греческом читает свободно. Привези его сюда, хорошо? И будем решать. Тогда и у Румянцева рука не поднимется. И Миних про старую присягу вспомнит.

— Сюда — это ко мне?

— Нет. У меня завтра вечером маскарад. Последний перед войной. Все будут. Привезешь Ивана под маской, мы с великими людьми отойдем в сторонку и займемся делом. А ты будешь танцевать. Когда балами манкирует какой-то ротмистр, это его дело. А когда начальник аналитического отдела — значит, в государстве нелады. И не спорь, это приказ.

— Будет исполнено, государь.

— То-то. Ну завтра свидимся.

Император деревянно махнул рукой и вышел. За дверью лязгнули ножнами телохранители.

Баглир потянулся за шнурком и позвонил.

Мирович возник немедленно, как черт из табакерки. И принял распоряжения. Изготовить завтра с утра взвод особо надежных людей во главе со штаб-ротмистром Комаровичем. И немедленно доставить в присутствие придворного танцмейстера месье Пика.

Спустя полчаса француз, не столько перепуганный, сколько ошарашенный, сидел в мягком гостевом кресле напротив Баглира и Виа и вникал в суть проблемы.

Дело было в том, что Баглир танцевал лишь однажды, на неофициальной светской вечеринке. И то удостоился ругательной статьи в газете, о кавалерийском офицере, сбивающемся с такта и наступающем на ноги. И был узнан, хоть и значился как «известный своей экзотической внешностью князь Т.». После чего оставил, по совету сурового конноартиллериста Кужелева, «бесполезное ногодрыжество» и думать про танцы забыл, сосредоточившись на должностных обязанностях и придворных хитросплетениях.