Владимир Коваленко - Крылья империи

Переход до берегов Италии был неприятным — воду пришлось сдабривать уксусом сильнее обычного, у иных матросов нашлись признаки цинги — так что италийского берега на эскадре ждали с нетерпением. А первым признаком его приближения, вместо чаек, стал отряд из четырех купленных у местных княжеств кораблей. В том числе — и линкор капитана Кэмпбелла.

— Знакомая история, — сообщил он Грейгу, прибыв приветствовать флагмана. — Вам-то больше в карибских водах воевать доводилось, а я и в североамериканские колонии хаживал. Там морячки лимонный сок, украдкой от капитанов, за борт выливают. А мы пополняли там команду. Но мой первый помощник придумал смешивать лимонный сок с грогом. Здесь его можно прибавить к водке. Напиток только вкус приобретет…

Василий Мирович вел «ежа» вдоль остатков древнеримского Траянова вала. «Еж» состоял из двух эскадронов карабинеров, эскадрона егерей и двух батарей легких единорогов. Поскольку турки были рядом, шли пеше, кареем, катя орудия вручную. А весили полевые гаубицы, между прочим, по сорок пудов каждая. Три раза на каре налетали спаги, четыре раза татары. Фланг обычно прикрывают конницей. Вот и турки так поступили. Не догадались, что на плоской вершине вала нет для конницы маневра. Зато для гаубиц, способных маневрировать не собственным движением, а огнем, такая позиция просто идеальна. Каждую атаку встречал сначала торопливый перестук длинных егерских винтовок, затем залп картечи, повзводные залпы карабинеров. До штыков дошло только однажды. Пушки же действовали прямо из рядов, и опасности захвата не подвергались. Откат, заставлявший остальные армии мира ставить пушки перед строем, чтобы не покалечить солдат, благодаря новейшему лафету, распространялся только на ствол. Больше того — ствол потом сам же накатывался обратно. И вот, перегородив своими карабинерами Траянов вал в три шеренги — не сунешься, — Мирович отдал инициативу гаубичным батареям, любезно выделенным ему командующим армейской конной артиллерией — начкоартом — Кужелевым, и егерям.

В центре дела у русской армии шли не столь хорошо. Центральный карей турецкая кавалерия прорвала, и резерв, развернувшись в колонны, рванулся на выручку. Видно было, как сам Румянцев впереди размахивает треуголкой: «Вперед, вперед!»

Навстречу им уже торопились толпы турецкой пехоты. Четко выделялись упорядоченностью янычарские части, вокруг клубились легкие пехотинцы. Вообще-то турки прежде не готовились к обороне. Немудрено. С самого начала войны они порывались наступать. Вот только почему-то каждое нападение на смешных размеров русскую армию оканчивалось легким конфузом. Десятикратно уступающий в силах противник пропускал удар в пустоту, а потом плавно переводил турецкое безудержное наступление в безудержное же бегство. Спустя несколько дней турецкая армия приводила себя в порядок, недоумевая — почему так вышло. И почему сражение завершилось еще чуточку глубже на их территории. Поэтому на сей раз турки настроились на жесткую оборону.

Но — не использовать такой шанс никак не могли, бросив основные силы, засевшие на укрепленной линии, против русского центра.

Вот на головы наступающей турецкой пехоты стали падать первые гранаты из единорогов Мировича. Издали зрелище жестоким не казалось. Примерно — как муравьев давить. Взрыв гранаты, неплотное облачко, отороченное стоячим воротничком жирной молдавской земли, — и плотные ряды людей оседают вниз. А на проплешину набегают новые. И все-таки идут вперед.

— Давай секретные снаряды! — крикнул Мирович на батарею.

Те самые, с дистанционной трубкой. Только еще и цилиндрической формы, и набитые большим количеством картечи с порохом вперемешку.

На этот раз облачка были круглые, и бренной земли они не касались. Зато неприятели падали на землю сотнями.

Залп, второй. И турки откатились назад. Зато в зеленые бока древнего укрепления стали тыкаться ядра и гранаты турецких пушек. Пусть пушкари у турок за последние пару столетий сильно сдали — зато их командиры вполне понимали важность противобатарейной борьбы. В отличие от европейцев, изо всех сил боровшихся с пагубной привычкой артиллеристов прежде всего выяснить отношения промеж собой, а уж потом, задавив супостата, перенести огонь на менее опасные цели. Даже крепости ухитрялись осаждать, концентрируя пушки против стен, а не против батарей.

На валу стало неуютно. Вспучился огненным шаром не успевший убраться с огневых позиций зарядный ящик. Заряды и снаряды стали подносить на руках. Потом подносчики снарядов заменили убитых товарищей в орудийных расчетах, а на их место встали карабинеры и егеря. Огонь и дым… Откуда-то выскочил посыльный. От начарта генерала Бороздина. Тот требовал уводить гаубицы назад. На закрытые позиции…

— Куда?! — проорал Мирович, отирая с лица пороховую копоть. — С откоса, что ли, сбросить? Да, мы тут как на ладони. Но мы уже здесь — здесь мы и останемся.

Он оглох, глаза ели дым и уксус. Теперь он стал понимать пушкарскую доблесть — оставаться на месте и делать свою работу, невзирая на прочие мелочи.

Зато его батареи нельзя было взять на штык или ятаган. А турецкие замолкали одна за другой. И в центре — сквозь дым было видно — турецкую кавалерию в горячке схватки зажали и перетерли между собой гренадерские колонны. А мимо них уже мчались казаки и егеря. Турецкие командиры пытались остановить свои бегущие войска, защитить подготовленную на случай неудачи линию обороны. Хорошую линию. В человеческий рост глубиной — ров, за ним той же высоты вал. Справа — лес. Слева — круча. Только с кручи в спину защитникам вала хлещут ядра и бомбы Мировича, а из леса просверкивают выстрелы егерских винтовок.

Сила позиции обернулась слабостью.

Слабость же у турецкой позиции имелась изначально — позади у них была река Кагул. Да, летом, в межень, она была не слишком полноводна. Да, позади были мосты. Целых три. Два из них возвели на всякий случай. И именно эти два вдруг поднялись на дыбы! Потом вдруг вспомнили, что Кагул не Нева, а они — не разводные, и плюхнулись обратно. На дно.

Мирович сразу вспомнил ехидную рожу кирасира-ротмистра, сообщившего ему поутру, что твердо рассчитывает к вечеру на Андреевский крест как минимум второй степени. И еще подумал, что орден у храбреца накрылся — взорвал-то только два моста из трех. Мало он еще служил при Румянцеве.

Разумеется, фельдмаршал велел взорвать именно два моста. Отчаявшаяся и готовая биться насмерть армия, все еще превосходящая русскую по численности раз в восемь, ему была совсем не нужна. Зато бегущая по единственному мосту под ядрами Бороздина и Кужелева его вполне устраивала. Когда Мирович увидел Кужелева во главе шести конных батарей, лихо развернувшихся в двухстах саженях от моста, он понял — сражение окончено. Как вообще мобильная война в Молдавии. Теперь русской армии предстояло самое неприятное, если верить князю Тембенчинскому, занятие. Впереди замаячила линия турецких приграничных крепостей…