Вадим Панов - Кардонийская рулетка

Сличер незаметно отодвинулся в сторону, оставив глупого гостя один на один с разъяренным Серым.

— Ты…

— Я приехал, чтобы вернуть тебе племянника, — невозмутимо сообщил Бабарский, не бросивший на клинок даже самого быстрого взгляда. — Это больше, чем ты ожидал, или меньше?

— Это… это… — Примерно пять секунд понадобилось Штыку, чтобы осознать смысл услышанной фразы, и еще десять, чтобы подобрать в ответ нужные слова: — Это невозможно.

— Почему? — удивился ИХ.

И наивно хлопнул ресницами.

— Все знают, что лингийцы не отпускают преступников, — угрюмо бросил бандит.

— У меня есть нужные связи.

— Ты хоть понимаешь, что ты сказал? — Теперь в голосе Серого послышалась откровенная угроза.

— Умный Зум ручается за этого человека, — тихо произнес Сличер. — Или наш безымянный гость сдержит свое слово, или будет иметь дело с Умным.

— Он будет иметь дело со мной! — Штык врезал кулаком по столу. — Со мной! — И бешено посмотрел на спокойного, как медитирующий бамбадао, ИХ. — Я выну из тебя кишки!

— За что?

— За… — И Серый сдулся. Недоуменно покрутил головой: взгляд на затаившего дыхание посредника, взгляд на коротышку; почесал в затылке и негромко произнес: — Я порченый.

И этой фразой признал поражение.

Нож исчез. Штык уселся в кресло, раскурил следующую сигару, выдохнул дым и спокойно продолжил:

— Я имею девок, с этим проблем нет, но понести от меня они не могут. И никогда не могли. И потому Эри был мне как сын. — Серый помолчал. — Мой несчастный брат, да хранит его святая Марта, утонул двадцать лет назад, и я честно заботился о его сыне. О моем сыне. Эри вырос на моих глазах, стал мужчиной, стал похожим на меня и даже… — Еще одна пауза, но бандит справился. — На Вельмен Эри отправился втайне от меня, хотел доказать, что крут, что достоин зваться моим сыном, пусть и названным. Он…

— Он вернется, — уверенно произнес ИХ. — Мое слово.

— И слово Умного Зума, — напомнил Сличер. — Ты ведь знаешь, Серый, что во всем Герметиконе нет обещаний крепче.

А значит, можно не волноваться: чудо случится, лингийцы отпустят контрабандиста.

— Что взамен? — глухо осведомился Штык.

— Ты поможешь мне отыскать того, кто сжег канонерки, — спокойно ответил Бабарский. — Поможешь отыскать террориста.

— Что?

— Что?!

И Сличер, и Штык недоуменно вытаращились на толстенького ИХ, но тот повел рукой, отсекая ненужные вопросы, и закончил:

— Я хочу поговорить с этим человеком. А о чем — не ваше дело.

Знаменитая пауза, что следовала за последней фразой арии, не сопровождалась знаменитой же тишиной — ее убили противный треск и механическое шипение.

— Занятно, — пробурчал Помпилио.

— Тихо!

Еще через мгновение вступил оркестр, но чарующий момент, о котором с придыханием рассказывали все зрители «Первого Царя», растворился в посторонних шумах, летевших из вытянутой раковины звуковой трубы.

— Выключи, — попросил дер Даген Тур, и Этель послушно сняла с пластинки иголку.

Шипение угасло.

— Тебе не понравилось?

— Как, ты сказала, это называется? — Адиген бросил брезгливый взгляд на ящик, из которого и торчала выпускающая звуки железяка.

— Граммофон, — повторила певица. — Его придумали на Галане для того, чтобы можно было слушать оперы дома.

— Для чего?

— Чтобы слышать меня, когда я гастролирую в другом мире.

— Не понравилось, — резко произнес дер Даген Тур.

— Потому что граммофон галанитский?

— Потому что я не услышал твоего голоса — он перевран.

— Спасибо, дорогой.

— Это не комплимент, — отрезал Помпилио. — Ты — восхитительная певица, но эта странная машина с раструбом все портит.

— Зато нам не мешают музыканты, — рассмеялась женщина. — И мне не нужно идти к роялю. И когда ты снова отправишься путешествовать, сможешь взять с собой арии в моем исполнении.

— Я лучше прилечу на твое выступление, — усмехнулся дер Даген Тур, медленно почесывая обнаженную грудь.

— Спасибо, дорогой.

Дешевых комнат «Гранд-отель Унигарт» не предлагал. Десятиэтажный красавец, сложенный из серого и красного камня, стоял в самом центре сферопорта, на самой главной площади, распахивал двери исключительно для исключительно важной публики и состоял исключительно из люксов, «королевских» люксов, «дарских» люксов и неприлично роскошных «царских» апартаментов. Но год назад владельцы «Гранд-отеля» решили, что давно не предлагали дорогим клиентам чего-нибудь новенького, особенного, и на крыше «Гранд-отеля» появился первый на Кардонии пентхаус. Собственно номер состоял всего из пяти комнат, но вся прилегающая крыша была превращена в чудесный сад, в одном из уголков которого располагалась похожая на небольшой бассейн ванна, рядом с которой и отдыхал на тахте расслабленный адиген.

Черноволосая Этель, всю одежду которой составляла тончайшая простыня, оставила граммофон, медленно прошла вдоль ванной, ведя пальцем по воде, взяла с низенького столика бокалы с вином и грациозно расположилась рядом с Помпилио.

— Игристое выдохлось.

— Позвони, пусть принесут еще.

— Не хочу.

— Игристого?

— Не хочу никого видеть, — улыбнулась певица. — Надоели.

Ночь давно и плотно окутала Унигарт прохладным покрывалом, в котором запутался чудесный вид на океан. Юный месяц и россыпь звезд создавали романтичную атмосферу, но осветить маленький сад не могли, пришлось включить фонарь, и его желтый свет с вожделением ласкал Этель, формируя причудливые тени на аппетитных выпуклостях певицы. Покатые плечи, большая грудь, полные бедра — Кажани можно было назвать толстушкой, но этот эпитет использовали исключительно завистники. Как и любая певица, Этель не могла быть тощей, однако тщательно следила за собой, не позволяя роскошному телу превратиться в расплывшийся бурдюк.

— Ты не представляешь, как я рада видеть тебя на Кардонии.

— Неужели? — усмехнулся Помпилио, запуская правую руку в длинные волосы женщины. Кудрявые черные волосы, влажные, пахнущие анданийской ромашкой — Этель обожала тонкий, чуть горьковатый запах этого простого цветка.

— Здесь скучно до ужаса, — подтвердила Кажани, делая маленький глоток вина. — Местные не могут полностью отдаться веселью, потому что слишком озабочены своими проблемами: одни ненавидят других, другие ненавидят первых, а третьи замерли, ожидая, чем все закончится. Каатианцы… ну, ты их знаешь — скупые сухари. А галанитов я недолюбливаю за отсутствие блеска.

— Но ты частенько гастролируешь на Галане.

— Все зависит от ангажемента.