Джон Норман - Пираты Гора

— Спасибо, — поблагодарил я ребенка.

Тут к нему подбежала какая-то женщина, очевидно, его мать, надавала ничего не понимающему ребенку подзатыльников и, ругаясь, утащила его прочь.

Ренсоводы по-разному провели эти утренние часы. Мужчины удалились на созванный Хо-Хаком совет, откуда уже через несколько минут донеслись шумные споры и даже возмущенные крики. Замужние женщины занялись приготовлением пищи, а юноши и девушки, образовав две противоположные группировки, посмеивались друг над другом, обменивались шутками и всячески старались привлечь к себе внимание. Дети играли вместе: мальчики — с сетями или копьями из болотного тростника, девочки — с куклами, а те, что постарше, соревновались в метании над водой кривых охотничьих бумерангов.

После того как совещание закончилось, ко мне подошел присутствовавший на нем парень с повязкой на голове, украшенной перламутровыми пластинами, — тот самый, что не мог натянуть тетиву лука.

Меня удивило, что через левое плечо у него была переброшена широкая лента из тонкого белого шелка.

Он не заговорил со мной, а лишь постоял, презрительно усмехаясь, и пошел дальше. Сгорая от стыда, я отводил от него взгляд.

Было уже около полудня.

Девушки, собиравшиеся соревноваться, уже внимательно меня осмотрели и обменялись замечаниями.

Хо-Хак и Телима созвали их всех вместе, чтобы договориться о правилах состязаний.

С того места, где я стоял, мне были видны соревнования: гонки на ренсовых лодках, метание бумерангов и забрасывание рыболовных сетей. Все это сопровождалось громким смехом, подбадривающими криками и аплодисментами. Это был настоящий праздник.

Наконец девушки — участницы соревнований и наблюдавшие за их поединками мужчины, выступавшие в качестве судей, развернули свои лодки и направили их к острову.

Высадившись на его поверхность, все они подошли ко мне, за исключением, пожалуй, Хо-Хака, решившего поговорить с резчиками ренсового корня.

Девушки, человек сорок-пятьдесят, собрались вокруг меня и стояли, переглядываясь и глупо хихикая.

Я смотрел на них с тоской.

— Тебя уже выиграли, — объявила мне Телима.

Девушки посмеивались, подталкивая друг дружку локтями, но ни одна из них ничего не говорила.

Я беспомощно поерзал в охватывающих мое тело петлях болотной лианы.

— Попробуй угадать, кому ты достался? — предложила Телима.

Я пожал плечами.

Девушки снова захихикали.

Тогда вперед выступила та, гибкая, темноволосая и длинноногая, и встала рядом со мной, касаясь меня своими бедрами.

— Может, ты будешь моим рабом? — призывно прошептала она.

— Я принадлежу тебе? — спросил я.

— Может быть, — загадочно ответила стоящая тут же сероглазая девушка. — А может быть, ты будешь моим.

— Так чей же я раб? — воскликнул я.

Девушки сгрудились вокруг меня, и каждая, по-хозяйски похлопывая меня рукой, сообщала мне на ухо, что она-то и есть моя госпожа.

Мне это надоело.

— Чей я раб? — закричал я.

— Узнаешь, когда начнется пир, — пообещала Телима. — В самый разгар праздника.

Девушки рассмеялись, стоявшие позади мужчины их поддержали.

Меня охватило безразличие, и я молча ждал, пока Телима отвязывала меня от шеста.

— Венок с головы не снимай, — строго предупредила она.

— Что я должен делать?

— Отправляйся помогать женщинам готовить праздничное угощение.

Все вокруг рассмеялись; я повернулся, собираясь уходить.

— Подожди, — сказала она. Я остановился.

— За столом ты, конечно, будешь нам прислуживать, — заметила она и, смеясь, добавила: — И пока ты не узнаешь, кому ты принадлежишь, ты будешь обслуживать каждую из нас, как свою хозяйку. И ты будешь очень стараться. Если тебе не удастся понравиться своей новой госпоже, ты будешь сурово наказан. Учти это!

Слова ее были встречены новым взрывом хохота.

— А теперь иди помогай женщинам, — распорядилась она.

Я хмуро посмотрел ей в лицо.

— Скажи, кто моя хозяйка, — взмолился я.

— Об этом ты узнаешь на пире, в самый разгар праздника! — с неожиданным гневом ответила она. — А теперь убирайся к женщинам, ты, раб!

Я повернулся и под провожающий меня общий смех побрел помогать женщинам готовить еду.

Поздним вечером пир был в самом разгаре. Большая часть угощений была уже съедена.

Острова освещались небольшими факелами, сделанными из промасленных ветвей болотного та-винограда, привязанных к воткнутым в поверхность островов шестам.

Сидящие скрестив ноги мужчины и женщины расположились в два правильных круга: мужчины — образуя большой, внешний круг, женщины, лицом к ним, — малый, внутренний. Здесь же сидели и дети, многие из них уже спали, расположившись прямо под открытым небом. Повсюду слышались оживленные разговоры, пение, смех. Думаю, ренсоводам разных островов нечасто приходилось встречаться е соседями, поэтому им было о чем поговорить. Подобные совместные празднества безусловно имели для них важное значение.

В течение большей части праздничного ужина меня использовали как обслуживающего ренсоводов раба, что особенно нравилось девушкам, соревновавшимся за право обладания мною, но кто из них выиграл это право, я до сих пор не знал.

Мне приходилось разносить чаши с кусками жареной рыбы и мяса, нанизанных на прутья подрумяненных гантов, корзины с пастилой и лепешками и бесчисленные тыквенные бутыли с пивом.

Затем ренсоводы затянули какую-то песню, и ко мне подошла Телима.

— Иди к шесту, — приказала она.

Я оглянулся. Шест не был похож на тот, к которому меня привязывали утром. Это скорее был настоящий столб, толстый и очищенный от коры ствол дерева, установленный посередине места, вокруг которого расположились пирующие ренсоводы.

Я подошел и встал возле него.

Телима привязала меня к столбу за руки и ноги, набросив, кроме того, несколько петель мне на шею и грудь. Затем она сняла у меня с головы венок, который я носил в течение всего дня, и заменила его свежим.

Ренсоводы тем временем продолжали петь, сопровождая нестройные звуки ритмичными хлопками в ладоши. Среди них я заметил Хо-Хака, также старательно выводящего мелодию и прихлопывающего в такт в ладоши. Неподалеку от него расположился парень с повязкой на голове, украшенной перламутровыми пластинами.

Телима, любуясь плодами своей работы, отступила от меня на шаг и рассмеялась.

Внезапно ренсоводы перестали петь.

Наступила тишина.

Затем вдруг послышался глухой дробный звук барабана. Я заметил мужчину, колотящего двумя толстыми палочками в большой выдолбленный ренсовый корень. Звук разрастался, набирая силу и темп, и вдруг, дойдя до какого-то кульминационного момента, стих так же внезапно, как и пение.