Роберт Говард - Конан Бессмертный

У западной стены, там, где обыкновенно размещались захожие караваны, люди Конана вполголоса спорили, рассевшись вокруг походных костров. Большинство было за то, чтобы тихо, не вызывая ничьих подозрений, сидеть здесь в ожидании назначенного срока. Конан, однако, не соглашался. В самом деле, впереди было добрых два часа: почему бы не выведать все, что возможно, о расположении и силах врага? То есть они уже знали, где находились жилища офицеров и казармы солдат — рядом с воротами, но вот сколько там было воинов, следовало уточнить.

— Хоть бы демоны оборвали ваши болтливые языки! — проворчал он наконец.— Сказал пойду, значит, пойду! По тавернам наверняка шляется немало пьяных солдат. Кто-нибудь из них выболтает то, что я желаю узнать, даже если придется отжать негодяя, точно мокрую тряпку!

Это было его последнее слово; все доводы зуагиров разбились о железную решимость киммерийца. Он завернулся в широкий халат и зашагал прочь, сколь возможно прикрыв лицо головным платком. Вовсе незачем, чтобы какой-ни-будь памятливый туранец признал его и тем самым нарушил их тщательно разработанный план.

Войдя в первую же таверну, Конан застал веселье в полном разгаре: от запаха кислого вина, несвежего пива и потных людских тел на миг перехватило дыхание. Служанки бегом носились взад и вперед, разнося кружки пенящейся браги и бутылки с вином; накрашенные потаскушки хихикали на коленях у подвыпивших солдат, которые чашу за чашей вливали в себя вино и знай требовали еще. В общем, все то же самое, что и в тавернах западных городов, разве что гости были поярче одеты.

Облюбовав себе маленький, несколько удаленный столик в темноватом углу, Конан опустился на скрипнувший под его тяжестью стул и спросил пива. И внимательно огляделся вокруг, утоляя жажду неторопливыми глотками. Совсем рядом с ним, сцепившись в борьбе, два пьяных копейщика катались по полу под визг и хихиканье женщин. Напряженные мускулы перекатывались под смуглой кожей, лоснившейся от пота. За соседним столом шла игра в кости: сверкающие монеты и драгоценные камни путешествовали от владельца к владельцу по грубо оструганной, залитой вином столешнице... Конан почувствовал себя в привычной обстановке и немного расслабился. Нервы у него были крепкие, но, проведя весь день начеку, в самом логове неприятеля, поневоле устанешь...

— Эй, олух, ты что там заскучал? Как насчет выпить?..

Прямо к Конану, опрокидывая стулья, сквозь толпу пробирался великан воин — вслед ему сыпались проклятия и отборная ругань. Он плюхнулся на свободное место за столиком киммерийца. Его позолоченная кольчуга и шелковый кушак были заляпаны вином из чаши, которую он сжимал в кулаке. Во взгляде бродил воинственный хмель.

Глаза Конана сузились... Воин был облачен в алый плащ и белый тюрбан императорского стража. На тюрбане красовалось павлинье перо — отличительный знак капитана этих отборнейших войск. Без сомнения, он принадлежал к тому самому отряду, что разгромил зуагиров и пленил Юн Аллала. Быть может, даже командовал этим отрядом. Поистине боги послали Конану удачу; оставалось ею воспользоваться.

Киммериец наклонился вперед, изображая притворное дружелюбие и в то же время стараясь держать лицо в тени.

— Ты прав, приятель, скучноватое местечко. Правда, я заглянул только так, горло промочить.— И он дружески ткнул солдата в плечо кулаком,— Вообще-то говоря, я держу путь в дом наслаждений: девушки там столь прекрасны, что, пожалуй, поспорят с куртизанками Шадизара.

Икнув, капитан тряхнул головой и не без усилия проморгался.

— Д-девушки? Отличная мысль... А ты сам-то откуда?

— Я — Хотеп из Кеми, телохранитель купца Зебы. Нет, правда, пошли вместе! Одно посещение этого дома — и тебе хватит впечатлений на месяц.

Обманщик из Конана был неуклюжий; его притворство наверняка вызвало бы подозрение у проницательного или хотя бы просто трезвого человека. Но в сознании хмельного туранца бодрствовали лишь самые низменные инстинкты. Похоть вмиг овладела им, он тяжело задышал и, громко рыгнув, оперся о стол.

— Ну так веди меня туда п-поскорее. Я так долго странствовал в проклятущей пустыне и не видел ни юбки.

— Так ты случаем не из того отряда, что устроил зуагирам засаду?

— Из отряда! Ха-ха! Да я им командовал!

— Что ж, поздравляю с удачей.

— О, это была отличная схватка. Беда только, единственной бабой во всем караване была благородная йедка Занара, да покроют боги мерзкими чирьями тело этой высокомерной!

— Как, она не пожелала тебя?

— Хуже, друг, хуже... Она влепила мне затрещину, когда я вошел к ней в шатер и попытался ее поцеловать!

— Кащя наглость,— посочувствовал Конан.

— И это еще не все. Поверишь ли, она пригрозила, что с меня живьем сдерут кожу на главной площади Аграпура, если я от нее не отстану! Сдерут кожу — с меня, Ардашира из Акифа! Так ведь и сказала: если я не отстану. Это же надо быть евнухом, чтобы один раз взглянуть на нее и не возжелать...

— Стыд и срам,— сказал Конан,— терпеть такое от женщин.

— Ладно, хватит об этом... веди меня скорее в дом наслаждений, стигиец! Я хочу развеяться и позабыть.

Пошатываясь, туранец поднялся и начал проталкиваться сквозь толпу к выходу. Конан последовал за ним на улицу. После духоты, царившей в таверне, прохладный ночной воздух умывал лицо, точно влажное полотенце. Похоже, он отрезвляюще подействовал на капитана: тот начал с проснувшимся любопытством вглядываться в наполовину закутанное лицо своего спутника, молча шагавшего рядом.

— Постой-ка, приятель! — заявил он неожиданно,— Куда, собственно, ты меня тащишь? Я хорошо знаю форт Ваклу, но что-то не слыхал о доме с волшебными девушками, который ты так расписывал! Где он находится? А ну, сними-ка платок...

Ему пришлось умолкнуть на полуслове, ибо могучая рука стиснула его горло. В своем отряде Ардашир по праву считался сильнейшим, но человек, захвативший его врасплох, был силен попросту невообразимо. Ардашир бился в его тисках, беспомощный, как младенец. Он отчаянно пытался глотнуть воздуха, тщетно силясь разжать пальцы, сдавившие шею. Между тем киммериец, не тратя зря времени, затащил пленника в темный переулок и, когда Ардашир, теряя сознание, перестал сопротивляться, живо связал ему руки его же собственным кушаком. Потом Ардашир почувствовал, что его переворачивают на спину, и увидел над собой горящие голубые глаза.

— Ты хотел знать мое имя,— с ужасным акцентом прошипел киммериец по-гиркански.— Слышал ли ты, туранский пес, о Конане, которого зуагиры прозвали Йамад аль-Афта? О Конане, вожде козаков и пиратов моря Вилайет?

Из помятого горла Ардашира вырвался хриплый звук.

— Я вернулся с Запада,— продолжал Конан.— Я буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Ты расскажешь мне все, что знаешь, или я выжгу тебе глаза и сниму кожу с твоих ступней...