Роберт Говард - Конан Бессмертный

— У меня свои счеты с этим лысым козлом,— проворчал Конан.— Так что я с удовольствием посчитаюсь с ним еще и за тебя. О каком ужасе джунглей ты говоришь?

— Никто из видевших его не пришел назад, чтобы рассказать. Люди говорят — великий волшебник вызвал к жизни чудовище из давно забытых эпох, из тех времен, когда огнедышащие звери населяли землю, содрогавшуюся от землетрясений. С помощью этого создания Ях Чиенг держит страну в унизительном страхе. Он часто требует человеческих жертв. Солдаты хватают самых талантливых мужчин и прекраснейших женщин, и чудовище набивает ими утробу.

— Да, неуютное соседство,— согласился Конан,— Знаешь, девочка, не то чтобы я так уж заранее трясся от ужаса перед этой образиной... но все же, по-моему, лучше бы как-нибудь разминуться с ней по дороге в Пайканг. Далеко ли твоя деревня?

Девушка не успела ответить: что-то тяжело затрещало в лесу, ходуном заходили стебли бамбука, и до слуха долетел хриплый рев. Со зловещей улыбкой Конан опустил руку на рукоять меча и стал ждать, напрягшись всем телом, словно тигр перед прыжком. Девушка в ужасе юркнула за его широкую спину.

И вот, оглашая поляну утробным, квакающим рыком, из зарослей выломилась на поляну гигантская туша. От кончика носа до шипа на хвосте было не менее сорока футов. Короткие кривые лапы оканчивались острыми загнутыми когтями. В огромной пасти торчали клыки, по сравнению с которыми клыки саблезубого тигра казались смешными и безобидными. По бокам головы бугрились могучие мускулы, приводившие в действие эту ужасную машину разрушения. Чешуйчатая шкура тошнотворно отливала свинцом, смрадное дыхание отравляло воздух запахом мертвечины.

Выбравшись на солнечный свет, чудовище заморгало и на мгновение остановилось.

— Лезь на дерево! Живо! — рявкнул Конан окаменевшей от ужаса кхитаянке,— Там ему тебя не достать!

Словно очнувшись, девушка проворно вскарабкалась наверх. Тем временем внимание киммерийца было приковано к исполинскому ящеру. Да, это был самый опасный соперник из всех, с какими ему когда-либо приходилось встречаться! Рыцари, закованные в броню, воины, размахивающие мечами, кровожадные хищники и отравители, крадущиеся в ночи,— чего они стоили по сравнению с живой боевой машиной, со всех ног мчавшейся прямо к нему!

Но не так-то просто было сожрать лучшего охотника киммерийских холмов, джунглей Куша и туранских степей. Конан не сдвинулся с места: если бы он побежал или взобрался на дерево, дракон скорее всего устремился бы за девушкой. Варвар отскочил в сторону лишь в самый последний момент, когда громадные зубы, казалось, готовы были впиться в его тело. Дракон по инерции проскочил вперед и с треском врезался в заросли, а Конан тем временем ринулся к бамбуку.

Чудище выпуталось из кустов быстрее, чем он ожидал, и, с ревом развернувшись, вновь бросилось на него. Конан понял, что на сей раз не сумеет ни увернуться, ни добраться до спасительного дерева. Стебли же бамбука были гладкими и скользкими — не влезешь,— зато чудище легко переломило бы их одним движением головы. Нет, тут нужно что-то другое...

Выхватив свой жайбарский нож, Конан срубил под корень гибкий коленчатый стебель. Еще взмах, теперь наискосок,— и макушка, увенчанная султаном листвы, отлетела прочь, а у Конана в руках оказалось десятифутовое импровизированное копье с острым скошенным концом, блестевшим, точно стекло. Держа его наперевес, Конан повернулся навстречу дракону.

У него оставалось мгновение, чтобы вогнать острие между ощеренными челюстями, прямо в темную глотку. Пустив в ход всю свою силу, Конан всаживал бамбуковое копье все глубже и глубже в податливые внутренности дракона. Потом челюсти захлопнулись, перекусив древко в какой-нибудь пяди от руки киммерийца. Неистовый рывок головой — и Конан кувырком полетел в густые кусты на двадцать футов прочь.

Крича от боли, ящер бился в агонии. Конан кое-как поднялся, слегка удивившись, что руки и ноги все еще были при нем. Каждый мускул отзывался болью, но все-таки он вытащил меч и двинулся вперед. Пыль, поднятая судорогой дракона, слепила глаза. Не без труда увернувшись от хлещущего хвоста и лязгающих челюстей, Конан с размаху всадил меч чудовищу в глаз. Клинок вошел легко, точно в масло. Последние корчи дракона выбили рукоять из руки, Конана вновь швырнуло на землю. Но вот чешуйчатая туша затрепетала, вытянулась и замерла.

Хромая и с усилием выкашливая из легких пыль, Конан направился к дереву, где высоко среди ветвей съежилась девушка.

— Стареем, стареем,— пробормотал он, переводя дух,— А ведь были деньки, когда я разделался бы с ним одной левой. Подумаешь, насадить ящерицу на прут!

Конан скромничал, с наивностью варвара преуменьшая свой подвиг. В глубине души он знал: совершенного им не смог бы повторить ни один человек на свете. И этой победой он был обязан только себе самому, а вовсе не предначертанию судеб или удачному стечению обстоятельств.

— Слезай, девочка! — прокричал он хрипло.— Дракон сдох, обожравшись бамбука. Веди меня в свою деревню: я помог тебе, а теперь вы мне поможете!

Бамбуковая хижина была погружена в полутьму.

Ароматный дымок желтого лотоса кольцами поднимался вверх, прозрачные щупальца тянулись к дымовому отверстию в потолке, вырастая из нефритового чубука изукрашенного золотого кальяна, стоявшего на полу перед старым кхитайцем, что сидел, скрестив ноги, на красной циновке.

Старику было под восемьдесят; лицо его напоминало пожелтевший пергамент, испещренный бесчисленными письменами морщин. Тем не менее в его облике сквозила почти юношеская энергия, сочетавшаяся с властным спокойствием и ясностью мысли. Он придерживал чубук левой рукой, размеренно и с наслаждением попыхивая душистым, слегка пьянящим дымком. Зоркие черные глаза внимательно изучали черноволосого, белокожего исполина, который сидел на низком стуле против него и с жадностью поглощал тушеный рис «ши-ла», что подала ему спасенная девушка.

Теперь на ней была курточка, целомудренно застегнутая чуть не до подбородка, и вышитые штаны. Наряд выгодно оттенял ее золотистую кожу и огромные, глубокие, раскосые глаза, а блестящие волосы были уложены в замысловатую прическу. Словом, ничего общего с полуголой, растрепанной, насмерть перепуганной девчонкой, которую Конану довелось спасать и от людей, и от чудовища. Но киммериец хорошо помнил жаркое объятие ее рук в час отдыха на лесной поляне, когда она по-женски отблагодарила его со всем пылом дочери Востока,— ну, а в нем-то ответная страсть всегда вспыхивала легко...

Они путешествовали один день и одну ночь, останавливаясь лишь тогда, когда девушка выбивалась из сил. Когда же она окончательно выдохлась, Конан усадил ее на свои широкие плечи, и его не знающие усталости ноги понесли вперед их обоих. И вот наконец тропа вывела их на просеку. Там, у ручья, стояла дюжина крытых щепой лачуг; ручей сверкал серебром от обилия играющей рыбы. Из лачуг навстречу пришельцу выбежали суровые желтокожие мужчины, вооруженные луками и мечами. Они, впрочем, быстро разобрались, что к чему, и воинственный клич сменился криками радости: спасителя односельчанки приветствовали, как желанного гостя.