Роберт Говард - Конан Бессмертный

Конан никогда еще не бывал на корабле. Пока он греб, он осматривался по сторонам, разглядывая гребцов с их неподвижными глазами и исполосованными спинами, сидевших на скользких банках, вымазанных их собственными испражнениями, среди отвратительного запаха. С гребной палубы галера казалась низкой, борта поднимались над водой всего на несколько футов. Нос, где размещались моряки, как и украшенная позолоченной резьбой корма, где располагались офицерские каюты, были намного выше над уровнем воды. Посреди палубы находилась одна мачта. Рей и свернутый треугольный парус лежали на планке над гребной палубой.

Когда галера вышла из гавани, матросы, распевая, подняли парус. Золотисто-пурпурный, полосатый, он с шумом выпрямился, наполняясь ветром. Вскоре они поймали попутный ветер, и гребцы получили возможность немного отдохнуть.

Конану бросилось в глаза, что галера была построена из дерева, которое не то от природы, не то благодаря обработке имело красный цвет. Он прикрыл глаза, спасаясь от ослепительного света. Корабль выглядел так, словно он был выкрашен кровью. И тут снова просвистел бич над его головой, и надсмотрщик рявкнул:

— Берись за весло, ленивая свинья! Удар оставил широкую полосу на его спине. «Это и впрямь кровавый корабль,— подумал Конан,— Его окрашивает кровь рабов».

Семь дней Конан и Юма истекали потом, склоняясь над веслами красной галеры, пока она обходила побережье Сумеро Тсо, по ночам приставая к каждому из семи священных городов Меру — Шондокару, Тхонгаре, Аузакии, Исседону, Палиане, Троане и наконец, когда круг был завершен, снова к Шамбалле. Несмотря на то что киммериец и кушит были сильными парнями, немного времени прошло с тех пор, как беспрерывный каторжный труд привел их почти на грань истощения и их мускулы больше не могли выносить напряжения. Но неустанный бой барабана и свистящие удары бича не оставляли их в покое.

Один раз в день матросы доставали ведра с холодной, противно пахнущей водой и выливали их на изможденных рабов, и один раз в день, когда солнце стояло в зените, они получали миску риса и ковшик воды. По ночам они спали прямо на своих веслах. Бесконечная изнурительная работа отнимала у гребцов всякую волю, принижала их до уровня бездушных автоматов.

Это сломало бы мужество любого — но не такого человека, как Конан. Молодой киммериец не поддавался уничтожающему бремени судьбы, как это делали апатичные мерувийцы. Бесконечная каторжная работа, зверское обращение, необходимость удовлетворять все свои потребности прикованным к склизкой скамье — все это не сломило его волю, как то произошло с другими. Наоборот, это еще ярче разожгло в нем огонь.

Когда корабль вернулся назад, в Шамбаллу, и бросил якорь в ее большой гавани, терпение Конана было уже на исходе. Было темно и тихо. Узкий серп прибывающей луны низко висел на западном небосклоне, отбрасывая слабый, обманчивый свет. Он скоро должен был зайти. Такую луну в западных странах называли «луной авантюристов», «воровским счастьем», потому что именно такие ночи использовали уличные грабители, воры и наемные убийцы для занятий своими темными делишками. Склонившись над веслами, Конан и Юма притворялись спящими, но на самом деле они с несколькими другими рабами замышляли побег.

Рабы на галере не носили ножных кандалов. С железных обручей на запястьях опускались цепи, соединенные с кольцами, свободно бегающими по древку весла. На том конце весла, который вставлялся в отверстие на борту галеры, это кольцо запиралось на замок, а с внутренней стороны — упором или плоским тяжелым свинцовым диском. Этот диск, закрепленный на конце весла железным штырем, служил противовесом лопасти весла. Конан сто раз уже пытался порвать цепи, но даже его сверхчеловеческих сил, которые лишь возросли за семь дней гребли, не хватало на то, чтобы их разорвать. Несмотря на неудачу, он пытался расшевелить остальных рабов громким шепотом.

— Если бы нам удалось заманить Гортангпо к нам поближе,— говорил он,— мы разодрали бы его на куски зубами и ногтями. У него ключи от наших цепей. Конечно, матросы убьют некоторых из нас, пока мы будем освобождаться, но как только мы снимем цепи, у. них не останется шансов, ведь нас в пять-шесть раз больше...

— Не говори об этом! — прошептал ближайший к нему мерувиец.— Даже не думай!

— Тебе что, неинтересно? — удивился Конан.

— Нет. От одной только мысли о подобных вещах у меня подгибаются колени.

— И у меня,— добавил второй,— Невзгоды, которые мы принуждены сейчас терпеть, посланы нам богами. Это справедливая кара за грехи, совершенные в прошлой жизни. Бороться с этим — не только бессмыслица, но и непростительное кощунство. Я прошу тебя, варвар, прекрати свои нечестивые речи и следуй своему жребию с подобающим смирением!

Такой взгляд на вещи был противен самому существу Конана. Да и Юма не был человеком, который безропотно подчинился бы подобной участи. Но мерувийцы не хотели их слушать. Даже Ташуданг, который был необыкновенно разговорчив и дружелюбен для мерувийца, умолял Конана не предпринимать ничего такого, что могло бы ввести в гнев надсмотрщика Гортангпо или навлечь на них еще худшее наказание богов.

Отчаянные попытки варвара переспорить их были прерваны хлопками бича. Привлеченный бормотанием, Гортангпо подобрался в темноте к планке, проложенной над гребной палубой над головами гребцов. Из нескольких слов, произнесенных шепотом, он уловил, что здесь планируется бунт. Его бич со свистом опустился на плечи Конана.

Это было больше, чем варвар мог сейчас вынести. Молниеносным движением он вскочил на ноги, схватился за конец бича и вырвал орудие пытки из рук Гортангпо. Надсмотрщик принялся звать матросов.

Конан все никак не мог сорвать с весла железное кольцо. С отчаяния у киммерийца вдруг появилась одна идея. Конструкция ограничивала движение весла по вертикали на высоту около пяти футов над гребной палубой. Он поднял конец весла так высоко, как только мог, забрался на банку, присел на корточки и подсунул плечи под весло. Потом выпрямился и изо всех сил надавил вверх. Весло сломалось с громким треском. Конан ловко сорвал кольцо со сломанного края. Теперь у него действительно было оружие — огромный шест в девять футов длиной, с десятифунтовым свинцовым диском на конце.

Первый удар Конана пришелся в висок надсмотрщика, у которого глаза вылезли из орбит. Череп Гортангпо треснул, как перезрелая дыня, и кровь брызнула на скамью. Затем Конан выбрался наверх, готовясь встретить бегущих на него матросов. Тощие смуглые мерувийцы испуганно скорчились в трюме и жалобно принялись молиться своим демоническим богам. Юма последовал примеру Конана и тоже сломал свое весло, чтобы снять кольцо.