Роберт Говард - Конан Бессмертный

Потягивая вино, Тутмес размышлял:

— С тех пор как брат Тананды, покойный король Куша, погиб в битве со Стигией, она захватила власть, натравливая высокородных друг на друга. Но ей не хватит характера удержать власть в стране, чьи традиции не признают за женщиной права на трон. Она действует необдуманно, повинуясь своим прихотям, ее единственный метод удержать власть — это убивать любого, кто кажется ей опасным в данный момент, а это настраивает против нее остальных. Приглядывай за Афари, о Муру. И держи своего демона на коротком поводке. Скоро эта тварь снова нам понадобится.

Когда кордофанец ушел, Тутмес поднялся по деревянной лестнице наверх и вышел на залитую лунным светом крышу своего дворца.

Под ним простирались тихие улицы спящего Внутреннего города Мероэ. Он смотрел на дворцы, сады и огромную площадь, способную вместить тысячу черных всадников.

Переведя взгляд дальше, он увидел бронзовые ворота Внутреннего города, а за ними лежал Внешний город. Мероэ располагался посреди величественной равнины, зеленые луга с одинокими холмами тянулись до самого горизонта. Узкая речушка, пересекая равнину, огибала границы Внешнего города.

Массивная стена, скрывая дворцы правящей касты, отделяла Внутренний город от Внешнего. Предки правящей касты столетия назад явились сюда из Стигии, чтобы основать империю и смешать свою благородную кровь с местным чернокожим населением. Внутренний город имел отличную планировку, улицы и площади были правильной формы, сады украшали каменные здания.

Внешний город, напротив, поражал нищетой глиняных домишек. Кривые улочки вели на площади. Чернокожие люди Куша, являясь исконными жителями, занимали Внешний город. Никто, кроме правящей касты, не имел права жить во Внешнем городе, исключение составляли лишь слуги и конная стража.

Тутмес смотрел на множество глиняных хижин. На грязных площадях горели костры, извилистые улицы изредка освещались факелами. Время от времени до его слуха доносился монотонный дикарский напев, в котором звучали нотки гнева и дикарской кровожадности. Тутмес вздрогнул и поплотнее закутался в свою накидку.

Пройдя вперед по крыше, он наткнулся на человека, спящего под пальмой висячего сада. Разбуженный прикосновением Тутмеса, человек проснулся и вскочил.

— Ничего не говори,— предупредил Тутмес,— Дело сделано. Амбула мертв, и, прежде чем взойдет солнце, весь народ Мероэ узнает, что его убила Тананда.

— А демон? — прошептал человек, поеживаясь.

— Надежно заперт в своей клетке. Поторопись, Шубба, тебе пора отправляться. Найди среди шемитов подходящую женщину, обязательно белую, и скорее доставь ее сюда. Если вернешься до конца месяца, я заплачу тебе серебром столько, сколько она весит. А если нет, то висеть твоей голове на пальмовом дереве.

Шубба распростерся в пыли, коснувшись лбом земли. Затем поднялся и поспешно покинул крышу дворца. Тутмес снова окинул взглядом Внешний город. Казалось, пламя костров разгорелось, и барабан начал выбивать угрожающий ритм. Внезапно раздался яростный вопль, дружно вырвавшийся из множества глоток.

— Они узнали, что Амбула мертв,—пробормотал Тутмес, и его снова охватила сильная дрожь.

Алое пламя рассвета озарило небо над Мероэ. Лучи яркого света пробивались сквозь утреннюю дымку, отражаясь от покрытых медью крыш и шпилей каменного Внутреннего города. Народ Мероэ просыпался. Во Внешнем городе статные чернокожие женщины отправлялись на рынок, неся на голове корзины и сосуды, а юные девушки щебетали по дороге к колодцам. Голые ребятишки возились в пыли или гонялись друг за другом по узким улицам. Высокие черные мужчины выходили на порог своих хижин, чтобы заняться ремеслом, или отдыхали в тени на земле.

На рыночной площади торговцы под полосатыми навесами расставляли свой товар. Нескончаемая болтовня сопровождала заключение сделок, чернокожий народ бродил между сосудами с банановым пивом. Кузнецы трудились над подковами, ножами и наконечниками для копий. Жаркое солнце озаряло труд, гнев, силу жителей Куша.

Внезапно к привычной картине добавилось нечто новое. Под цокот копыт группа всадников проехала по направлению к бронзовым воротам Внутреннего города. Всадников было шестеро, а возглавляла их женщина.

Кожа ее была смугла, копна густых черных волос была перехвачена золоченым ремешком. Кроме сандалий и украшенных драгоценными камнями золотых чашечек, частично прикрывавших ее полную грудь, ее единственное одеяние составляла короткая шелковая юбка, туго стянутая на талии. Черты лица ее отличались правильностью, а глаза смотрели уверенно и смело. Она умело управляла изящной кушитской лошадкой с помощью вожжей из алой кожи и украшенной драгоценностями уздечки. Ноги ее были продеты в серебряные стремена, через луку седла была переброшена газель. Следом за ее лошадью бежала пара поджарых гончих.

Люди, мимо которых проезжала эта женщина, переставали болтать, прекращали работу. Черные лица становились угрюмыми, в глазах начинал загораться гнев. Люди шепотом что-то передавали друг другу, и шепот постепенно перерастал в громкое выражение возмущения и ярости.

Юноша, ехавший рядом с королевой, начал нервничать. Он оглядел лежащую перед ними кривую улочку. Прикинув расстояние до бронзовых ворот, пока еще скрытых за хижинами, он прошептал:

— Высочайшая, люди настроены агрессивно. Было безумием ехать через Внешний город именно сегодня.

— Да все черномазые Куша не смогут испортить мне мою охоту! — отвечала женщина.— При малейшей угрозе сбивай их на землю.

— Проще сказать, чем сделать,— пробормотал юноша, пытаясь оценить, насколько серьезна угроза.— Они выходят на улицы и перекрывают дорогу. Взгляни сюда!

Они выехали на большую площадь, полную чернокожих людей. По одну сторону этой площади возвышалось довольно высокое для Внешнего города здание, построенное из глины и пальмовых стволов, над входной дверью висели черепа. Это был храм Джуллаха, который правящая каста презрительно называла дьявольским домом. Черное население поклонялось Джуллаху, игнорируя Сэта, змеебога нынешних правителей и их стигийских предков.

Чернокожие горожане столпились на площади, угрюмо разглядывая всадников. В их поведении чувствовалась угроза. Тананда, все же начиная нервничать, упустила из виду еще одного всадника, приближающегося к площади по другой улице. Обычно этот всадник привлекал всеобщее внимание, ибо кожа его не была ни смуглой, ни черной. Это был белый мужчина, его сильное тело защищала кольчуга, на голове был шлем.

— Эти собаки что-то замышляют,— бормотал юноша, ехавший сбоку от Тананды, наполовину обнажив свой изогнутый меч. Остальная охрана, состоящая из чернокожих кушитов, кольцом окружила Тананду, но ни один из них не стал доставать оружие. Ропот становился все громче, хотя никто пока не шевельнулся.