Майкл Стэкпол - Конан-варвар

Мальчик кивал, все же ища на лице деда хотя бы малейший признак лжи. Он совал ложку в рот, механически жуя и вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Угроза неумолимо распространялась, и люди с севера воспротивились возвышению Ахерона, — продолжал старик. — Несмотря на магию, армии из разных стран объединились и во главе с северянами положили конец его могуществу. Они взяли маску и разбили ее на части. Представитель каждого народа получил один фрагмент, чтобы потом спрятать его подальше. Им оставалось надеяться, что никто впоследствии не сможет это собрать и вновь принести миру ужасные страдания.

— Как кто-то смог узнать про маску? — Конан хрустнул, разгрызая хрящ.

— Можешь не сомневаться, парень, всегда найдется тот, кто будет разнюхивать, что ему не предназначено, а затем создавать настоящую проблему, неумением держать язык за зубами, — на мгновение замолчав, старик хмыкнул: — В своей жизни ты еще столкнешься с множеством таких людей.

Ложка застыла на полпути ко рту Конана.

— Ты стал провидцем?

— Нет, — покачал головой Коннахт, — я лишь делаю выводы из того, что видел раньше. Люди стремятся к власти, и есть некоторые, кто охотится за тайнами Ахерона. Как, например, твой Кларзин. Правда, сохраняется надежда, что демоны заберут этого любителя черной магии прежде, чем он сможет пролить реки крови.

— Не о демонах он должен беспокоиться, — Конан отдал деду пустую миску. — Добавки, пожалуйста. И еще мне нужно твое содействие.

— Конечно, я твой дед, — сказал Коннахт, вернувшись с новой порцией. — Но какой от меня особый прок?

— Я пока не готов пойти и убить этого Кларзина… — мальчик глубоко вздохнул.

— Значит, тебя опять гложут прежние мысли?

— Я нуждаюсь в твоей помощи. Отец многому меня научил. Ты же преподал ему гораздо больше. Я должен все это знать.

Коннахт поднял бровь.

— Даже вся моя наука не уберегла от смерти твоего отца.

— Если откажешься меня обучать, я найду другого мастера меча.

— Нет способа тебя отговорить? — после недолгих размышлений спросил старик.

— Я хочу свершить свою месть.

— И ты будешь беспрекословно выполнять все, что я говорю?

— Да, — выдохнул Конан, слыша в устах деда отцовские слова.

— Очень хорошо. Тогда через неделю мы начинаем. — Коннахт встал. — Заканчивай ужин и спи. Сейчас можно спать, сколько угодно. Ведь, когда ты станешь моим учеником, у тебя совсем не будет времени на подобную ерунду.

Может быть, у Конана и возникали шальные мысли о том, что дед пошутил, но старик очень быстро убедил его в обратном. Он установил режим, при котором Конан, просыпаясь на восходе, заползал в кровать поздно вечером. А если мальчику за день удавалось вообще не двигаться, то это означало выполнение им некого упражнения на силу или сохранение равновесия. Самая малая часть обучения включала в себя работу с мечом, что не могло не раздражать подростка, пока не раскрылся замысел дела.

Первые две недели все было сосредоточено на возвращении его силы и выносливости, так же как на восстановление здоровья рук. Конан никогда не отличался тучностью, но болезнь оставила от него лишь кожу и кости. Однако Коннахт заставлял внука таскать камни по пояс в воде, постепенно увеличивая расстояние. Затем был бег с мешочками, набитыми щебнем либо железным ломом для увеличения веса.

Наибольшее внимание уделялось обожженным рукам. Волдыри давно сошли, и болезнь отступила. Тем не менее, дед постоянно следил, чтобы мальчик втирал в ладони зловонную мазь, изготовленную из рыбьих потрохов, медвежьего жира и каких-то высушенных корешков. Конан также продолжал обертывать руки тряпками и надевал рукавицы при подъеме тяжестей. Кроме того, Коннахт вынуждал его сгибать — разгибать руки сотни раз за день.

— У тебя навсегда останутся шрамы на руках, но это не означает, что ты не должен их разрабатывать, — приговаривал старик.

Долгожданные боевые тренировки, наконец, начались, вот только не в том виде, в каком ожидал Конан. Дед по-прежнему практически не позволял ему касаться меча.

— Клинок лишь металлическое жало. Настоящее оружие воина — его тело. Того, кто умеет им владеть, не волнует, насколько остр меч.

Старик объяснял внуку каждый прием борьбы из арсенала, полученного в течение долгой жизни, полной всяких стычек и драк. Конан подозревал, что после встреч с его дедом немногие смогли уйти на собственных ногах. Коннахт, несмотря на то, что был вчетверо старше, швырял внука, словно тряпичную куклу. Мальчик смутно помнил, как обвинял Корина в нечестной борьбе, но сейчас тот казался ему вершиной благородства по сравнению со своим отцом. От пинков, тычков, ударов головой и локтями Конан летал по всему двору перед хижиной. Коннахт даже умудрился однажды его укусить!

При других обстоятельствах Конан, наверное, запротестовал бы, но он не забыл Кларзина, который, парировав меч, ударил его ногой в грудь. Безусловно, Корин не ошибался. Бойцы вправе сколько угодно рассказывать о честном поединке, опуская при этом определенные детали. Пусть мальчик не мог вспомнить хотя бы одну из дедовских историй, где бы говорилось об укусах им противника, но старик доказал на практике, что подобное, скорее всего, случалось.

Конан отбивался, как умел, и даже иногда доставал деда кулаком или ногой. Только его удары не наносили Коннахту ущерба, и не потому, что тот терпел боль. Просто старик перемещался достаточно быстро, чтобы большинство ударов проходили вскользь, и имел богатый опыт, чтобы предугадывать следующий шаг Конана. Однако с течением времени удачные атакующие действия подростка стали более последовательными, чем промахи. Защита также несравненно улучшилась.

В один прекрасный день Коннахт внезапно подал знак остановки боя.

— Хорошо. Ты все хорошо усвоил.

Конан, согнутый в дугу, переводящий дух, посмотрел снизу вверх.

— Ты так обучал моего отца?

— С его-то размером? Нет, с Корином мы шли иным путем, — старик расправил плечи. — Теперь я хочу, чтобы ты натаскал из реки ведер двадцать, чтобы заполнить бочку, а после сделал еще кое-что. Выполнишь задание, и завтра мы начнем работать с мечом.

Радостный Конан убежал. Чем раньше он доведет бой на мечах до высокого уровня, тем скорее будет в состоянии отомстить за гибель родной деревни. Охваченный мыслями о мести, он таскал воду и не замечал ничего вокруг. Между тем, дед скрылся в хижине и оттуда послышался подозрительный стук, но мальчик не придал этому значения.

В конце концов, бочка наполнилась до краев, и Конан, поставив ведра на место рядом с небольшой наковальней, переступил порог хижины. Там молодой киммериец нашел своего деда, сидящим у очага. Центр комнаты был очищен от скудной мебели. К полу крепилась металлическая пластина с четырьмя футами тяжелой цепи, заканчивающейся железной колодкой.